Введение в общую теорию языковых моделей

Ясное дело: симфония есть то, что вы реально слышите – простейшая, самая непосредственная слышимость, не тупая, не безотчетная, но в совокупности всех своих реально слышимых моментов, когда они сливаются в одно целое, – вот в чем основа всего, и вот без чего невозможно никакое другое отношение к вашей симфонии. Если вы хотите знать, какие воздушные колебания создают данный тон или данный интервал, вы сначала должны услышать этот тон и этот интервал, а уже потом будете говорить об его физической основе, иначе, о физической основе чего же именно вы будете говорить? Вы рассуждаете о нервных и мозговых процессах, сопровождающих слушание музыки. Но это возможно только тогда, когда вы уже услышали эту симфонию. И если вы ничего не слышали из самой симфонии, то какие же, собственно, мозговые нервные реакции вы будете изучать? Сначала вы слушаете музыку, а уже потом, или, по крайней мере, в течение этого слушания, физиолог будет изучать ваши нервные и мозговые процессы. Итак, симфония есть то, что вами реально слышится и то, что вами реально осмысливается; все остальное возможно только при этом условии.

Если мы учтем все эти простейшие и очевиднейшие факты слушания и оценки музыки, мы можем понять и то, почему здесь должна идти речь об идеализированных объектах, получаемых в результате предельно проводимой абстракции. Реально слышимая симфония абстрактна потому, что мы принуждены были отделить от нее всякую физическую, всякую физиологическую, всякую психологическую и даже всякую социологическую субстанцию. Слушая симфонию, мы слушаем не то, в чем и где она воплощается, а слушаем ее самое. Поэтому, отвлекаясь от всех субстанций, в которых симфония воплощается, мы, конечно, совершаем акт абстракции; и абстракция эта окончательная, предельная. Далее, в результате такой абстракции мы, конечно, получили некоторого рода специфический объект, т.к. мы слушали не себя самих, а музыку; и т.к. процесс слушания музыки не есть процесс нашего субъективного создания этой музыки, то музыка есть объект. Наконец, поскольку этого объекта мы не нашли ни в одной из перечисленных субстанций (хотя реально она ими только и создается), а нашли его только в области предельно абстрагирующего мышления, то музыка есть не просто объект, но еще и идеализированный объект. Итак, если уж добиваться во что бы то ни стало того объекта, который мы реально слышим в музыке, то это есть только идеализированный объект предельно абстрагирующего мышления и переживания. Конечно, это нисколько не значит, что такой музыкальный объект создается нами же самими и что он есть именно мы же сами, наше мышление или наше переживание. Столяр делает скамейку; но это нисколько не значит, что скамейка – это и есть сам столяр.

Не иначе обстоит дело и в фонологии. Конечно, реально слышимых нами звуков и реально произносимых нами звуков, можно сказать прямо, бесконечное число. Их признаков, их оттенков, их комбинаций – тоже бесконечное число. И, тем не менее, когда вы мне сказали простую фразу: «сегодня хорошая погода», я сразу ее понял, не изучая никакой физики, никакой акустики, никакой анатомии, никакой физиологии и вообще никакой науки. Все бесконечное число звуковых оттенков, которые я мог бы установить при научном подходе к человеческой речи, все это мгновенно пропало, и я просто понял только одно, а, именно, что сегодня хорошая погода. Для понимания такой фразы не нужно и языкознания; не нужно знать, что такое подлежащее и сказуемое, что такое морфология и синтаксис и т.д. и т.д., для этого не нужно даже и быть грамотным. Вот, что значит фонема как идеализированный объект. Наивысшая абстрактность идеализированного объекта смыкается здесь с максимальной конкретностью соответствующего чувственного восприятия.

Однако, тут же мы начинаем чувствовать и всю ограниченность аксиом конструктивной сущности. Идеализированный объект, действительно, является высшей точкой абстрагирующего анализа фонемы звука. Но исчерпывается ли этим реальная функция звука в живом потоке речи?

Сущность звука свидетельствует только о том, что звук есть именно звук. Знать это очень важно. Но все ли это, что надо знать о звуке, или не все? Очевидно, не все, потому что и всякая другая вещь тоже есть именно она сама, и это еще не делает ее звуком речи. Сущность звука, далее, мы конструировали логически. Важно ли это? Очень важно. Но все ли это? Нет, не все, потому что само по себе взятое логическое конструирование какой-нибудь вещи отнюдь еще не делает ее звуком человеческой речи. Чего же не хватает нам, если мы остаемся в кругу аксиом конструктивной сущности?