Введение в прикладную культурно-историческую психологию

Как пример, можно привести «Философские тетради» Ленина, написанные им после четверти века революционной деятельности. До этого он не очень стремился получать образование, был, так сказать, профессиональным недоучкой, но перед первой мировой войной занялся наконец философским самообразованием, читал и конспектировал Гегеля, Лейбница, Фейербаха, даже Аристотеля…

Итогом оказалось удивительное открытие, которое в советское время замалчивалось: идеализм не ошибка, а неправомерное, одностороннее преувеличение действительной характеристики, крупицы знания, а «умный идеализм» ближе к «умному материализму», чем «глупый материализм»…

А что бы Ильич еще мог сказать, не отымись у него язык к концу жизни, когда он пересматривал всю свою жизнь!

Но не сказал, и не только потому, что таковы были требования партийной дисциплины, которая, кстати сказать, является всего лишь нравственностью определенного сообщества и определяет его нравственное поведение. Но и потому не сказал, что избранная им нравственность требовала проявлять активность, а не думать!

В словарных определениях субъективности уже звучало это словечко, которое я называл мутным – активность. Вот ее надо обязательно учитывать при попытке понять, что же такое субъективность. В каком-то смысле они противоположности, хотя это никак не вытекает из прямых значений этих слов. Но тут за два века существования марксизма был наверчен такой клубок путаницы и искажений, что все вывернулось в свои противоположности многократно. Сам Властитель лжи позавидовал бы!

Но началось все не с Маркса, самые сливки умудрился слизнуть Гегель! Именно он первым укрутил субъект в нечто, чем может всему миру показать, кто всех умнее. Даже Ильич в тех же философских тетрадях писал, что «невозможно полностью понять “Капитал” Маркса и особенно его первую главу, не изучив и не поняв всей гегелевской “Логики”. Следовательно, полвека спустя никто из марксистов не понял Маркса».

Это он писал около 1915 года, то есть как раз накануне революции, которую делали как раз на основе непонятого марксизма…

Думаю, как не понять всего марксизма без гегелевской «Логики», так и не понять марксистского отношения к субъективности, без гегелевской «Феноменологии духа», потому что это основная работа, в которой Георг Вильгельм Фридрих Гегель говорит о субъекте. Впервые издана в 1807 году.

Густав Шпет, переводя ее, писал о языке Гегеля:

«Перевод – не комментарий; и трудности, которые пришлось преодолеть переводчику, – особого рода. Прежде всего самый язык Гегеля, даже в устной речи шокировавший Шиллера и Гете. Но, несмотря на своеобразную лексику, небрежную конструкцию, стилистически причудливые обороты и сбивающие с толку повторения местоимений, – это язык заметно яркого стиля…» (Шпет, От переводчика, с.5).

Заметно яркий стиль – это очень важно для философа, как заметно яркая прическа и одежда для обитателя эстрады. Это – униформа, профессиональная одежда, по которой встречают. Гегеля узнают как философа по первой странице любой его книге – мудрено! Значит, любитель мудрости писал…

И вот на этой почти недоступной пониманию основе Маркс построил свою революционную теорию! А потом марксисты так же здорово понимали Маркса! И это им, однако, не мешало проявлять революционную активность. Думаю, даже больше того: верую, ибо абсурдно, – очень выгодно, потому что позволяет делать то, что хочется тебе, но от имени бога или учителя.

Как бы там ни было, не поняв Гегеля, не понять марксизм. Поэтому я хочу посмотреть, как Гегель определяет субъект. Он делает это несколько раз на протяжении «Феноменологии духа», но если не считать за определения всяческие литературные выкрутасы, мысль его сводится к одному: субъект – это субстанция. А субстанция?..это и есть субъект…

Чтобы не быть голословным, приведу выдержку из самого Гегеля. Первый раз он касается субъекта и субстанции еще в Предисловии:

«[II.Развитие сознания до уровня науки. – 1.Понятие абсолютного как субъекта].– На мой взгляд, который должен быть оправдан только изложением самой системы, все дело в том, чтобы понять и выразить истинное не как субстанцию только, но равным образом и как субъект…

Живая субстанция, далее, есть бытие, которое поистине есть субъект или, что то же самое, которое поистине есть действительное бытие лишь постольку, поскольку она есть движение самоутверждения, или поскольку она есть опосредование становления для себя иною. Субстанция как субъект здесь чистая простая негативность, и именно поэтому она есть раздвоение простого, или противополагающее удвоение, которое опять-таки есть негация этого равнодушного различия и его противоположности…» (Гегель, с.15).