Вспомните триединую модель мозга Пола Маклина, о которой мы говорили в предыдущей главе. Маклин показывает, что человеческий мозг содержит подмозг, подобный мозгу рептилий, второй подмозг на уровне развития млекопитающих и, наконец, третий подмозг, общий для всех без исключения прочих приматов. Далее, мозг рептилий появился в то время, когда виды стали достаточно сложными, чтобы иметь дело с инстинктивными поведенческими моделями, такими как соблюдение принципа территориальности, ритуалы и зарождение социальных иерархий. Мозг млекопитающих «вышел на сцену», когда возникла потребность привлечения внутреннего механизма для управления социальной ориентацией и взаимосвязями. И, наконец, мозг приматов появился, когда понадобились более сложные мозговые функции, чтобы «справляться» с развившейся визуальной ориентацией и зачатками речи.
На основании сказанного представляется вероятным, что сновидения являются одним из механизмов управления постоянно усложняющимся социальным поведением. Надо думать, древние протосны рептилий, живших примерно 150-250 миллионов лет назад, вероятно, были такими же хладнокровными и бесчувственными, как эти животные. Богатый эмоциональный пейзаж, который мы отождествляем со сновидениями, возник скорее всего с появлением млекопитающих - 10-20 миллионов лет назад; сновидения млекопитающих были значительно теснее связаны со сложными социальными и эмоциональными проблемами. И наконец, у приматов, особенно людей, сновидения стали более образными (визуальными), в них появилась речь, пусть самая примитивная — быть может, язык символов.
Еели картина соответствует истине, неизбежно возникает вопрос: «Какую цель выполняют сновидения и насколько они способны помочь людям понять сложные поведенческие модели?» В своей книге «Возвращенное сознание» Николас Хамфри, психолог-аналитик, специализирующийся на изучении поведения животных, предлагает вариант ответа. Он начинает с центрального свойства сновидений, которое слишком часто игнорируется, - опыт, получаемый нами в сновидениях, так же реален, как тот, что мы получаем в повседневной жизни! На самом деле, сновидения протекают в фантасмагорических условиях, когда перестают действовать все дневные законы кроме одного: за некоторым исключением сновидения возбуждают в нас те же самые чувства счастья, печали, страха, влечения, голода, жажды, ликования, благоговения, какие мы испытываем в реальной жизни.
Другими словами, сновидения основаны не на физической, но на эмоциональной точности. Только потом, при трезвом свете дня, мы пытаемся утверждать, что наши сны лишены смысла. Пока мы их видим, они даже чересчур реальны — это подтвердит любой, кто когда-либо просыпался в холодном поту после ночного кошмара. Это свойство сновидений хорошо согласуется с их эволюционным развитием, о котором мы говорили выше, ~ тем, что первыми настоящие сны стали видеть только млекопитающие и мозг млекопитающего «отвечает» у нас за эмоции.
Мы учимся в основном на собственных ошибках Поскольку каждый ощущает свои сновидения как реальность, подчеркивал Хамфри, то необходимо учиться на сновидениях так же, как извлекать уроки из повседневного жизненного опыта. Он утверждает, что сновидения предоставляют нам возможность испробовать ту или иную модель поведения заранее, чтобы когда возникнет необходимость в такой новой поведенческой модели, она была уже знакома. Поскольку дети испытывают большую необходимость в освоении будущих поведенческих моделей, они должны больше времени проводить во сне и видеть больше сновидений, чем взрослые. И действительно, у всех видов животных новорожденные видят больше снов, чем взрослые особи; у новорожденного человеческого младенца «быстрый» сон составляет примерно восемь часов в сутки, то есть в четыре-пять раз больше, чем у взрослого человека. Похоже на то, что младенцы вступают в реальную жизнь через сновидения. Хамфри предлагает четыре категории, на которые могут быть поделены детские сновидения и извлекаемый из них опыт: