Введение в социальную философию: Учебник для вузов

Если определить индустрию как механизм взаимодействия человека и природы, то можно сказать, что в XX в. – и со стороны человека, и со стороны природы – механизм этот стал испытывать сдавливающее напряжение, близкое к критическому. Тенденция к интенсификации человеческой деятельности, с одной стороны, и необходимость осваивать сложные природные системы – с другой, требовали серьезной переналадки «машины» общественного производства.

Остановимся вначале на «человеческих» стимулах этой переналадки.

Экономика предъявила промышленности новые требования: а) не просто тратить мышечную и психическую энергию людей, но включать и реализовывать (в некоторых случаях – развивать) личностные их ресурсы; б) постоянно модернизировать техническое оснащение, делать его все более наукоемким.

Индустрия гигантских предприятий-комбинатов достигала своего предела; дальнейшее укрупнение не имело смысла, ибо становилось нерентабельным.

Экономические преимущества получали предприятия, способные к быстрому усвоению научно-технического прогресса, к трансформации технических линий и организационных связей, к быстрому реагированию на потребности рынка. В принципе это означало: будущее за теми системами, которые обладают более развитыми в профессиональном научном и общекультурном смысле работниками. Именно такие люди в состоянии перестраивать производство в соответствии с научно-техническими возможностями, а не «загонять» науку в привычные технические, организационные и поведенческие структуры.

Наука становится прозводительной силой не сама по себе, но только преломляясь через личность работника; в этом смысле она не бывает и не может быть «непосредственной» производительной силой. Внедрение науки в производство меняет стандартные соотношения живой и овеществленной, личной и обезличенной, творческой и нетворческой деятельности.

Наука требует от производства создать организационную и техническую среду деятельности людей, соответствующую интенсивной реализации их способностей, «умножению», а не только сложению их сил, как это было (и есть) при относительно простых формах кооперации, основанных на принципе совместного труда.

Поскольку наука «встраивается» в социально-экономические и организационно-технические взаимодействия, она все более определенно выступает против машинизированной социальности, механически – по принципу «рычага» – действующих социальных связей. Она стимулирует преобразование системы жестких взаимодействий между людьми в систему отношений, где самостоятельные субъекты связывают и уравновешивают различные интересы через общие нормы и ценности. Но, чтобы создать реальные предпосылки для решения этой задачи, науке еще самой надо преодолеть стереотипы индустриализации, переосмыслить свои деятельные и организационные формы.

Противоестественность организации науки по формам массового производства проявляется более всего тогда, когда внешние социальные функции науки – например ее вписанность в экономическую систему и зависимость от нее – приходят в противоречие с ее основной социальной функцией: постановкой и решением практических и духовных проблем жизни людей.

Движение познания за рамками совместного труда – с его более или менее жесткими операциональными расчленениями деятельности – до сих пор учитывалось и описывалось явно недостаточно, между тем за гранью совместности существовали и существуют формы деятельности и общения, эффективно использующие и стимулирующие личностные ресурсы исследователей. Это, в частности, – «невидимые колледжи», неформальные объединения ученых, многократно повышающие действенность научных контактов, а главное – концентрирующие познавательные интересы вокруг актуальных проблем и перспективных направлений познания.

Важно подчеркнуть, гуманитарное «измерение» познавательных усилий ученого задано потребностью общества в эффективной работе науки. Иначе говоря, социальный заказ на углубленное понимание личности исследователя (и ее роли) идет «со стороны» объекта, со стороны тех усложняющихся проблем, которые общество ставит и не может решить. Дело здесь не только в акценте на личность ученого, ибо, по сути, открывается его роль в преобразовании организационных и познавательных стандартов соответственно более конкретному и содержательному пониманию объекта.

Стоит подчеркнуть: для нового типа объектов характерны сложность, системность, самобытность; они не укладываются в стандартные познавательные формы. Выявление объективного содержания предмета познания сближается с его конкретным пониманием, т.е. с выработкой его конкретного понимания. Теперь это относится не только к познанию социального бытия, но и к познанию природы.