Введите обвиняемых

– Песенки? – Генрих изумлен. – Найдите сочинителей и примерно накажите. Вы правы, пока воздух не очистится, Джейн здесь делать нечего. Ступайте к ней, Кромвель. Передайте мой подарок.

Король извлекает из бумаг крохотную книжечку, усыпанную каменьями, такие вещицы дамы привязывают золотой цепочкой к кушаку.

– Осталось от жены, – говорит Генрих и тут же поправляется, стыдливо опуская глаза: – Я хотел сказать, от Екатерины.

Ему не хочется ехать в Суррей, в дом Кэрью, но приходится. Красивое соразмерное здание возвели лет тридцать назад, особенно великолепен главный зал – предмет зависти и подражания окрестных домовладельцев. Он уже бывал здесь во времена кардинала. Кажется, Кэрью нанял для перепланировки сада итальянцев. При его приближении садовники снимают шляпы. Дорожки ведут в летнюю благодать, птицы щебечут в вольерах, трава подстрижена так тщательно, что напоминает отрез бархата, нимфы взирают на него каменными очами.

Теперь, когда назад пути нет, Сеймуры учат Джейн, как быть королевой.

– С этим надо что-то делать, – говорит Эдвард Сеймур. Джейн моргает. – Ты мнешься на пороге и юркаешь в дверь, словно мышь.

– А сами велели держаться скромно. – В подтверждение своих слов Джейн застенчиво опускает глаза.

– Выйди, – велит Эдвард. – А потом снова войди. Как королева, Джейн.

Джейн шмыгает за дверь. Дверь отзывается скрипом. Они разглядывают друг друга в образовавшуюся щель. Затем дверь распахивается. Долгая королевская пауза. В дверном проеме по-прежнему пусто. Наконец Джейн появляется, медленно огибая угол.

– Так лучше?

– А знаете, что я думаю? – говорит он. – Теперь Джейн не придется самой открывать себе двери, так что вряд ли это умение ей пригодится.

– А по мне, – возражает Эдвард, – скромность приедается. Подними глаза, Джейн, я хочу видеть выражение твоего лица.

– А вы уверены, – бормочет Джейн, – что я хочу видеть выражение ваших?

В галерее собралось все семейство. Два брата: рассудительный Эдвард, вспыльчивый Том. Почтенный сэр Джон, старый развратник. Леди Марджери, некогда писаная красавица, «сама учтивость, кротость, доброта», написал про нее Джон Скелтон. Впрочем, нынче от кротости не осталось и следа, на лице почтенной матроны злобное торжество: ей удалось вцепиться в хвост удаче, пусть на это ушло почти шестьдесят лет.

В комнату вплывает Бесс Сеймур, вдовая сестра Джейн. В руках у нее сверток, обернутый тканью.

– Господин секретарь, – учтиво приседает она, обращается к брату: – Подержи, Том. Присядь, сестра.

Джейн садится на табурет. Так и ждешь, что кто-нибудь протянет ей грифельную доску и начнет экзаменовать в знании алфавита.

– А теперь, – говорит Бесс, – долой это!

В первое мгновение кажется, будто она бросается на сестру с кулаками: обеими руками вцепляется в подковообразный каркас, дергает на себя и вместе с вуалью передает куль в руки матери.

В белом полотняном чепце Джейн выглядит обиженной и неодетой, узкое личико покрывает болезненная бледность.

– Чепец тоже долой, и все заново, – командует Бесс и тянет завязки из-под подбородка. – Что ты с ними делаешь, Джейн? Жуешь ты их, что ли?

Леди Марджери протягивает ножницы для вышивания. Щелчок – и Джейн свободна. Сестра убирает чепец, и бледные жидкие волосы Джейн, узкая лента света, рассыпаются по плечам. Сэр Джон хмыкает и отводит глаза, старый ханжа, как будто увидел что-то, чего мужчинам видеть не след. Но свобода длится недолго: леди Марджери подхватывает светлые пряди и безжалостно наматывает на руку, словно моток шерсти. Джейн морщится, когда волосы поднимают с затылка, закручивают в хвост и прижимают новым жестким чепцом.

– А теперь подколем, – говорит Бесс, поглощенная работой. – Так куда изящнее, только придется потерпеть.

– Я сама не люблю завязки, – поддакивает леди Марджери.

– Спасибо, Том.

Сестра забирает у брата сверток, откидывает ткань.

– Потуже, – велит Бесс.

Ее мать собирает материю, перекалывает булавки. В следующее мгновение на голову Джейн водружают старомодный гейбл. Она закатывает глаза, всхлипывая, когда каркас царапает кожу.

– Кто бы мог подумать, Джейн, – замечает леди Марджери, – что у тебя такая большая голова.

Бесс сгибает проволоку, Джейн сидит ни жива ни мертва.

– Так лучше, – говорит леди Марджери, – только натяни поглубже да расправь отвороты. На уровне подбородка, Бесс, как у старой королевы. – Она встает, чтобы оценить, как выглядит дочь в чепце, каких не носили с начала царствования Анны. Задумчиво прикусывает губу. – Криво.

– Это Джейн виновата, – говорит Том Сеймур. – Сядь ровнее, сестра.

Джейн поднимает руки, осторожно касаясь гейбла, словно тот жжется.

– Не трогай, – велит мать. – Ты уже носила такой. Привыкай.

Бесс извлекает откуда-то кусок превосходной черной вуали.

– Сиди ровно, – велит она сестре и, хмурясь, начинает подкалывать вуаль к каркасу по кругу.

Ой, это моя шея, вскрикивает Джейн, и Том Сеймур заливается бессердечным хохотом, какая-то шутка, вероятно слишком непристойная, чтобы произносить вслух.