Вверяю сердце бурям

Тут же, без долгих разговоров, Мерген принял решение преградить путь беглому шаху Матчи и всей его разбойничьей банде. Местные охотники возликовали, поняв замысел Мергена, и принялись тут же, действуя прикладами своих тяжелых дедовских мультуков, разворачивать огромные камни и глыбы льда, нависшие над видневшимися далеко внизу всадниками.

Матчинцы потом рассказывали, что бек заставил матчинцев год назад приволочь с окрестных вершин камни и лед на санях, на которых обычно свозили с гор летом сено и снопы ячменя. Оказывается, этот приказ отдал сардар Халбута. Якобы красноармейские отряды из Ферганы по Исфаринской дороге проникли на Зарафшанский ледник и вот-вот спустятся вниз по течению реки к резиденции бека.

И Халбута хотел завалить дорогу. Теперь то, что он заготавливал для других, получил сам.

Едва передние всадники, точно букашки, выползли из-за склона горы, как Мерген столкнул первую глыбу синего многолетнего льда. Глыба скользнула неслышно вниз, за ней другая. И уже через секунду раздался свист, перешедший в стон. Глыбы льда, камни захватывали на своем пути пласты снега, и лавина с ревом, похожим на вопли горных джиннов и гром грозовых туч, в гигантском облаке снежной пыли обрушилась вниз, на тропу и беглецов.

— Мы не хотели им смерти, — кривя губы, шептал Мерген. — Хотели закрыть им дорогу на перевал. Увы, аллах акбар, — мы хотели только маленькую лавину, чтоб засыпала, завалила овринг, закрыла бы проклятым путь к перевалу. Тауба! Бог соизволил поступить иначе.

— Бог мести! Возмездие! — вскричали в один голос мергены-матчинцы.

И если Мерген пожалел, что столько людей погибло, то они радовались, потому что все люди Халбуты были, по их мнению, звери и насильники, терзавшие вот уже пять лет горный народ, У всех мергенов были кровавые счеты с людьми матчинского бека.

Камни повлекли за собой еще камни, массы снега и льда. Грохот стоял такой, что, казалось, горные вершины шатаются.

Мерген лег на снег и подполз к краю бездны. Внизу ничего не было видно, кроме белой пелены. Наступила тишина.

Спустимся вниз. Может, осталась хоть одна живая душа.

Но ни одной живой души не осталось. Войско зла и насилия погибло полностью.

Род приходит —

        род проходит,

А земля

        пребывает вечно.

XI

Тот узнает цену благополучию.

Кто был захвачен бедствием.

                           Саади

Матчинцы появились, когда стихли выстрелы — вылезли из каких-то щелей и нор, из-подо льда и снежных сугробов. В каменных хижинах оставались в основном только женщины и дети. В темных дымных развалюхах до разгрома бека Саида Ахмада-ходжи жили его мюриды-воины. Когда страну в верховьях Зарафшана захватили исламские войска Халбуты, по приказу Мирзы всех местных таджиков — гальча, или, как их зовут на равнине, «мастчоий» выгнали из домов горных «дех», а туда вселили аскеров-пришельцев на постой. За аскерами должны были ухаживать матчинские женщины, а если кто-либо из мужей пытался протестовать, с таким не церемонились.

Гнев, ярость отгородили каменной стеной воинство Саида Ахмада-ходжи-бека от местных горцев. И едва раздался радостный крик: «Краснозвездные!» — матчинцы поднялись и кинулись к перевалу красноармейцев, чтобы вместе громить басмачей.

Малиновое солнце пряталось за малиновеющий пик высокой горы. Ночной ветер леденил щеки, нос никак не хотел оттаивать, несмотря на ожесточенное растирание суконной рукавицей, а Алексей Иванович до хрипоты объяснял матчинцу, что бить жену за то, что в его хижине на постое стоял халбутинский курбаши, нельзя и нечего.

— Она... осквернила мужнино... то есть мое ложе! Супружеское ложе! — вопил, потрясая дубиной, горец,

— Не смей ее трогать, — успокаивал командир горца, поглядывая на «снежную королеву», — черноликое первобытное создание, увешанное серебряными монетами и висюльками. Создание отнюдь не покорно взирало на мир огненными дерзкими глазами, и дубинка в ее ручках была ничуть не меньше, чем у ее разъяренного супруга.

Тупо помотав головой, на которой было надето нечто похожее на чалму из почерневшей от копоти и грязи дерюги, грозный супруг пробурчал:

— Святой имам, настоятель мечети, приказал побить ее камнями!

Алексей-ага и Баба-Калан переглянулись:

— А где этот ваш такой строгий в нравах настоятель-имам?

— Великий наставник приехал к нам из самого Истамбула. Поистине знаток в делах веры. Мирза-ишан как утка: поест — и все сгорает внутри. Худой, бледный. Басмач Халбута пожрет — и у него жирок отложится на животе.

Весь напрягшись, как охотник, почуявший дичь, но боясь неосторожным словом спугнуть молнией вспыхнувшую мысль, комиссар спросил:

— И где же теперь этот домулла? Где вершина мудрости, дающий людям такие советы? А ты подумал о том, что если ты убьешь эту женщину, с кем будешь спать сегодня ночью?

— А-а-а!.. — протянул горец: такая мысль не приходила ему в голову.

Схватив «снежного человека» за отвороты мохнатого полушубка, Алексей Иванович толкнул его прямо в объятия жены и воскликнул:

— Где же твой советчик, мулла Мирза? Говори же!