Вверяю сердце бурям

— Мы уже давно приметили, что господин не из здешних, — подобострастно зашепелявил чайханщик — у него был полон рот жевательного табака — наса. — Но господин могут быть спокойны. Позвольте предложить вашей милости китайские пилюли из вываренного терьяка. Весьма полезны для желудка и сердца. Извольте. Очень хорошо пожевать перед пловом. Прошу.

К пилюлям Баба-Калан не прикоснулся, но превосходному плову отдал должное, так как с утра он ничего не ел и у него давно посасывало под ложечкой.

«Теперь уже и всякий чайханщик спрашивает и задает вопросы, теперь он уже пронюхал, что я не из здешних. Хотел бы я знать, а сколько здесь сейчас эмир-ских джасусов — соглядатаев — среди этих презренных кукнаристов. А наши стрелять совсем перестали. Ох, и медлят, ох, и медлят. Так недолго и упустить эмира».

Действительно, канонада по ту сторону Бухары совсем затихла.

Он вздрогнул от резкого, гнусавого возгласа «Бис-милля!». Но, оказывается, тревожиться не следовало. Это кары — чтец корана — принялся нараспев, покачиваясь всем туловищем, гнусавить наизусть священную повесть о великих подвигах мусульманских борцов за веру. С аффектацией, весь корчась, кары делал паузы в самых неожиданных местах. Он вскрикивал, рыдал, стонал... Начинали вслед за ним кричать и стонать кое-кто из посетителей. Это не мешало многим из них тут же приниматься за кости или карты.

По кругу пошел кальян. По сладковатому запаху Баба-Калан сразу определил: анаша. Курили по очереди, взахлеб, с увлечением, страстью. Анаша известна на всем Востоке под названием «гашиш». Курение его почитается даже хорошим тоном, хотя разрушительное влияние анаши всем известно.

И Баба-Калану пришлось проявить всю силу воли, чтобы отстранить от себя «гальян бар дошт» — подносителя кальяна, сделав это так осторожно, чтобы вновь не привлечь к себе ненужного внимания. Ну, ладно, опиумную настойку пьют поголовно все горожане, а вот анашу не курят, пожалуй, лишь нищие байгуши — бедняки, да вольнодумцы — джадиды.

Особую тревогу вызвал у Баба-Калана один оборванец. Трезвый как стеклышко он усиленно пытался всучить Баба-Калану несколько изящных зубочисток — дандон ков. Действовал он назойливо, выражая громкогласно недоумение, почему такой толстый, обладающий «сотней» зубов, ни с того ни с сего отказывает себе в удовольствии поковырять в них.

Определенно сегодняшнее посещение кукнарханы было неудачно. Надо уходить. Но Баба-Калан решительно не мог этого сделать. Среди искаженных, изуродованных гримасами физиономий мерцали фосфорическим светом и лица нескольких нужных людей, лица народных мстителей, с которыми он условился встретиться именно здесь, в кукнархане, как месте, вызывающем в эмирских соглядатаях меньше всего подозрений.

Баба-Калан искал всюду таких людей. Ему нужны были приверженцы. А где их найти, как не среди мусульман Бухары. Ведь город этот — адское место, где люди живут на раскаленных углях, где бедняки всю жизнь горят в огне нужды. Хлеба нет, риса нет, одежды нет, здоровья нет... И живет мусульманин... Грешник и в аду привыкает к пламени отчаяния и возносит хвалу аллаху и... эмиру.

Вот один из курильщиков, нескладный, косая сажень в плечах, малость вялый, голова круглая, низко посаженная в плечах, уголки быстрых глаз оттянуты к плоской переносице, верхняя губа с волосинками реденьких усов выпирает над нижней. Далеко не красавец, но лицо запоминается какой-то полублаженной улыбкой.

Едва в кукнархане появился Баба-Калан, нескладный курильщик, прятавшийся за спинами, выдвинулся вперед и все с такой же полуидиотской улыбкой вдруг затянул на высокой ноте, заныл, перебив крайне невежливо песнопения господина кары:

— О, аллах, старое трещит по всем швам! Эти бесстыдные сумасбродные большевые сломали все преграды и стоят под стенами города! В своем нахальстве они подошли к Бухаре на расстояние, на какое десятилетний мальчик бросает камешек левой рукой! Большевые в ярости стреляют из тысячи ружей. Пусть не ослепляют себя сомнением господа таксыры с длинными бородами — до пупа и в золотых халатах, что у них армия, что у них эти дьяволы злобы — ширбачи, что у них войско палванов в полосатых халатах! Народ гонит их, как шашлычник рой мух своим опахалом. Увы! Вам, эмир Сеид Алимхан, солнце не успеет брызнуть своими лучами, как красные аскеры поломают ворота Арка и посадят вас в мешок.

— Что ты болтаешь, бездельник! — прервал нескладного курильщика кары, но, видимо, он и сам напугался, и в голосе его звучала неуверенность. —Да тебя, дивану, сейчас на виселицу... Да ты!..