Вверяю сердце бурям

— Эх вы, разбился кувшин, пролилось кислое молоко— катык, а мир служит блюдолизам. Да какой это имам-домулла у вас еще завелся? Что это за грязь с подошв моих кавушей? Раньше у вас такого в Матче я не знал, — сказал Баба-Калан. Но Алексей Иванович заинтересованно спросил:

— А как его зовут? Имя его знаете?

— Вроде он турок или перс, — проговорил матчинец.-— И имя его неизвестно, а прозывают его Мирза-мулла,., Очень ласково говорит, просто мед льет. Прочитает суру из корана три раза — и все дурное в душе растворится, душа успокоится,

— А если его не слушать...

— Ой-ой-ой!

— Что? Долго вы будете обедать его молитвами?

— Набегут халбутинские аскеры по приказанию домуллы.

Тут из темноты заговорил еще кто-то из матчинцев.

— Раньше тоже тяжело было. Особенно в холодный год. Но придешь к арбабу, «наурозона» принесешь — подарок к Новому году, поздравишь и... пошел себе. Ну дров привезешь на ишаке, ну там еще в мешке чего... Но все по одному: один «наурозона» — один мешок, одну-две вязанки арчовых дров... А теперь три «наурозона»—шпану, беку Саид Ахмад-ходже, Халбуте-курбаши, турку Мирзе... Да еще аскерам.. Вай-дод!..

Другой голос подхватил:

— Кто из матчинцев силу в руках имел, камни на поле раньше переворачивал, большую часть из урожая отдавал, чтобы арбаб на семи одеялах бека лелеял да баранину жрал. Но все же и самому матчинцу немного оставалось, с голоду не помирали. А теперь у жены в грудях молока нет младенцу дать, а дети-галчата кричат: «Хлеба-хлеба!..» А наш бек-ишан со своим Халбутой, взяв соколов, взгромоздившись на скакунов, гоняют по горам за горными козлами.

Бородач добавил:

— Что арбабы, что бек Саид Ахмад-ходжа — все они «та же похлебка». Все нам шею попрали каблуком. Разница у них, у зверей, лишь в том, что один волк даст овце подышать перед смертью, а другой сразу глотку рвет. Поживут матчинцы так еще год-два, да все и кончатся.

— Да, вы матчинцы слабые люди — не мужчины, — снова заговорил Баба-Калан... — Истинно говорят: «Возвышая презренных, низвергая благородных, не заблуждается ли, одряхлев, этот несчастный мир».

Заговорил Матраков. Он, правда, не знал языка, но смысл разговора ему успел перевести Баба-Калан.

— Почему вы, матчинцы, не взяли дубины, не поколотили — проклятие на ней! — всю шайку? Не оставили синяков на широкой спине вашего бека.

— Разве они уйдут?.. Разве с ними совладаешь? У них винтовки, пулеметы. Если бы плешивый был врачом, он сам вылечил бы себе голову. Что мы можем? Мы готовы ослепнуть, мы пойдем на все — лишь бы наши дети могли вздохнуть свободно.

— Вот мы надеялись на большевиков...

— Ждали, Ленин придет. Заставит Саида Ахмада-ходжу расплатиться за угощение. Баям, саидахмадам, халбутам головы отрубит... Турка этого, Мирзу, прогонит.

— Ждем! Давно ждем. Всюду уже Советская власть, всюду люди плечи расправили, живут... Только у нас, в Матче... Пусть только красные со звездами переступят горы, мы сшибем Халбуту с проклятого коня, разрубим на куски.

— В прошлом году совсем уж было обрадовались. Красную Армию с перевалов видели... Да, оказывается, Халбута вон какой!.. Победу одержал. Не пустил большевиков в горы?

— Эх вы! — сказал Баба-Калан. — Когда Красная Армия наступала, надо было собрать народ, ударить Халбуте в спину. Был бы я тогда в Матче, разве пропустил бы такой момент! А вы? Кто насытился целым хлебом, тот насытится и половинкой, а если у вас отберут половину от половинки, вы, как бараны, кивнете головой и скажете «хоп»?.. А если и от той половинки отрежут еще половину?..

Комиссар пожалел, что в буране не видно ни зги. Он представил себе Баба-Калана сейчас во всем его могучем облике батыра. Он мог бы повести матчин-цев на басмачей.

С юных лет знал Алексей Иванович своего дорогого, преданного друга и брата великана Баба-Калана, но он чувствовал, что многое еще скрывается под внешностью этого горца, батыра горных легенд. Он был добродушный философ горных просторных долин, величественных горных вершин, малиновых закатов горного холодного солнца, сурового молчания геологических эпох, обнаживших свое нутро среди гигантских хребтов вечного Памиро-Алая...

Долго ли мог продолжаться подобный разговор в буран, в тьму, в мороз, но наконец прозвучала долгожданная команда: «Вперед!»

В тумане трудно и страшно сделать шаг, когда не знаешь, куда ступит нога, А надо идти быстро, и туг каждый раскрывает предельно широко глаза, боясь потерять маячащую в ночи призрачную тень идущего впереди.

А первым идет проводник Баба-Калан, зрению которого в темноте позавидует и кошка, а твердости шага горный круторогий баран-архар Если бы не - Баба-Калан, то и с места бивуака нечего было бы трогаться. За Баба-Каланом по тропе вереницей взбираются в горы красноармейцы.

X

Слова — «месть», «кара»!

У слов этих свой цвет —

багровый, цвет жала ядовитой змеи.

                                 Джебран

Попытаться остановить его — все равно, что остановить вихрь или восход солнца.

                                  Шами