Вверяю сердце бурям

Первым ступив в помещение бассейна, комиссар Алексей Иванович открыл огонь без предупреждения. То же делали выходящие по одному бойцы. Мгновенно погасли свечи и чираги, которыми была освещена походная оружейная мастерская. Произошла свалка. Стрельба вызвала панику во всем караван-сарае.

Схватка продолжалась несколько минут. Кто в кого стрелял в темноте—не разобрать. Но, как всегда, комиссару везло. Ни одна пуля не задела его. Среди комсомольцев и бойцов были убитые и раненые.

Действуя прикладом, сбивая с ног каких-то — разве разглядишь в темноте? — кричащих и вопящих людей, комиссар выбежал во двор. Здесь металась сотня всадников, сгрудившихся в кучу в проходе ворот и перед ними. Бешено ржали лошади, вопили басмачи.

Комиссар успел разглядеть только как «шайтаном», верхом на огромном коне, лупя кого попало камчой, продирался сквозь толпу всадник — в огромной меховой шапке. Но он мелькнул и исчез в груде копошившихся тел.

Через темную стену караван-сарая ползли, карабкались убегающие басмачи. Алексей Иванович обратил внимание, что несколько человек волочили что-то тяжелое, шевелящееся и, показалось ему или нет,—жалобный женский вопль приглушенно прозвучал в ночи.

Он резанул по сердцу.

— Вперед! Не стрелять! — крикнул комиссар.

Пробиться к стене через двор, полный мечущихся

людей, лошадей, непонятно откуда набежавших бараков, стоило большого труда и времени. Ни комиссар, ни его сопровождавшие не стреляли. Изредка перед ними возникала искаженная гримасой ужаса и боли физиономия.

«Большевые! Красные! Аман! Милости!»

С трепетом комиссар поднимал меховые шапки, которыми кто-то прикрыл лица убитых. Комиссар знал, что Наргис ходит в мужской одежде и потому боялся обнаружить ее в каждом убитом басмаче.

Когда он, склонившись, рассматривал лицо совсем еще безусого убитого, страшно изуродованного ударом клинка, он вздрогнул и обернулся. Вжавшись черным комком в угол, старуха бормотала:

— Ее увезли!

Но голос другой старухи — их оказалось в углу две — заверещал:

— Убили... казнили развратницу... Закопали...

А когда начали раскапывать свеженабросанную землю на большом дворе, из-под полуразвалившейся стены выполз каравансарайщик и запротестовал:

— Неправду говорит старая. Казнить начали. Камни бросали...

— Кто посмел?! — сорвался в крик комиссар и начал трясти каравансарайщика за плечи.

— Мы ничего... Мы помочь хотели. Не успели. Но ее вытащили в мешке и увезли.

«Это значит — ее тащили через стену... и я упустил...»

А тут еще из-за спины каравансарайщика шептал какой-то благообразный чалмоносец:

— Она жена эмира, и лишь Эхмир мог судить ее. Увезли ее. Теперь она далеко.

Приказав забрать чалмоносца — это был поэт и летописец Али — Алексей Иванович продолжал поиски. Он наводил порядок, пока не появился отряд красных конников.

Абдукагар бежал.

«Он мечется по степи»,— сказал Баба-Калан.

Когда они наконец добрались до верхушки стены курганчи, высоченной, сложенной из огромных блоков пахсы — глины, замешанной на камышовом пухе- и мелкой соломе, оказалось, что снаружи приставлены лестницы, а в темноте слышится удаляющийся топот коней.

Внизу, под стеной, ахунд протянул стонущим голосом:

— Уехали! Увезли! Горе нам. Абдукагар убил Мирзу. Мусульманин мусульманина;

А во дворе продолжалась возня. Красные добровольцы, наконец, ворвались во двор. Многие годы злоба, душившая народ, прорвалась наконец.

— Кончай душегубов! Бей!

Трясущихся басмачей вытаскивали из каменных зданий купален, из всяких нор, узких проходов. Никому не давали пощады.

При свете коптящих дымных факелов комиссар бродил по двору. Приткнувшись спиной к стенке колодца, сидел седоватый есаул и, зажимая рану на плече» бормотал:

— Мы по приказу... Мы не виноваты.

На земле, рядом с ним, валялась винтовка, набитые патронами подсумки. На кожаном ремне висел маузер, инкрустированный золотом, видимо, побывавший в мастерской афганского оружейника.

У самых ворот в эмирскую купальню громоздились тела убитых.

Обыскивали, обшаривали все помещения караван-сарая и эмирского курорта. Нашли убитых бойцов. Их отнесли в малый дворик и покрыли полотнищами из шелка, обнаруженными в старой змирской кладовой.

С болью в сердце комиссар все еще искал повсюду смелую разведчицу. А вдруг все-таки ее не увезли.

— Абдукагар ушел в Красные пески... Где его найдешь?! — говорил Баба-Калан, когда они скакали по утренней пыльной дороге на север,— Он — жаба. Всадников с ним осталось совсем мало. Его голову ценят не дороже, чем петух ценит головку зеленого лука... Он залезет под камень. Выжидает. Не первый раз. Но я достану его и из-под камня. Он мне поплатится за все...

Баба-Калан не поверил поэту и летописцу Али, который считал, что его тень, господин советник самого

Сеида Алимхана, по всей вероятности, убит в ночной схватке в караван-сарае...

Они скакали во весь опор. Погоня продолжалась. Ветер пустыни бил им в лицо. Плохой ветер, сухой, с мириадами песчинок, больно бивших в лицо.