Вверх и вниз. Хроника смены в альплагере

– Да, их заставишь – в первый раз за год вылезли. И в последний. Разругались с Поленовым. Завтра им уезжать.

– А в чем дело?

– Точно никто не знает. Поленов задел, а они взяли и написали заявления об уходе. Тоже придумали, умники. А у Владьки и жена работает здесь.

– У этого, – уверено подумал о гитаристе.

– Вот у него. – Рита показала туда же. – Теперь и Нинке из-за него с места срываться. А они тут рассчитывали пробыть весь сезон.

– А жена у него инструктор? – спросила Лена.

– Нет, она в столовой.

– Значит, беленькая, с альпинистским значком?

– Откуда ты знаешь?

– Ниоткуда не знаю, сказал я. – Просто смотрел на нее и думал, для чего она так старается, чтобы не приставали? С виду хорошенькая, не стерва, а так шваркает с подноса тарелки, что при мне у нее никто добавки не попросил.

– А без добавки не стоит приволакиваться?

– Само собой. Будь она только альпинистка – другое дело. Но раз она официантка, и в ее распоряжении жратва, любой голодный сообразит, что дело нестоящее, и никакой жалости у нее нет. Даже если не слышать о муже.

– Молодец Нинка! Так с вами и надо!

– Ну да, все равно это без толку. Рано или поздно, его тут наверняка подберут. На восхождения она же с ним не ходит.

– Нет, ты не знаешь. Владька замечательный парень

– То-то и плохо. Пусть он только останется здесь один. Да она и сама это знает. Ты присмотрись.

Музыка остановилась. Из толпы пробасили:

– Вот вы играете, а никто не танцует.

– А вам что, обязательно приглашение нужно? – огрызнулся Владик.

Его разбирала злость. Повременив, он с напарником заиграл снова. К музыке присоединился шорох множества ног.

– Тебе это что-нибудь напоминает? – спросила Лена.

– Ясиня[1].

– Похоже, верно?

– Еще бы. Только музыка здесь своя.

В Ясиня мы ездили зимой, с лыжами, но вечерами тоже только и оставалось, что танцевать.

– Там, небось, и сейчас всё танцуют.

– Да, в Ясинях всё танцуют, – повторила она.

На тренировках мы оба тогда получили по растяжению ноги, но, несмотря на это, пошли в поход. От него и остались лучшие Карпатские воспоминания. Жесткий ветер на Блезницах. Поземка. Темноватое небо с только что засверкавшими звездами над Говерлой и Петросом. Ночные ели на Драгобрате. Синий-пресиний лес на склоне хребта Черногора.

Я вел Лену вдоль края террасы. Высоко над Лениной головой была видна Уллу-Тау. Её появление перед глазами всегда настораживало, напоминая, что ты забылся, а она-то давно и неотрывно следит за тобой, как раньше с усмешкой следила за множеством поколений, сошедших на нет.

Я повел Лену обратно. Перед нами двигались и расходились другие пары, а в стороне сидели два музыканта, знавшие, что здесь их песенка спета, а окружающих волнует только «керосин». Знакомства завязывались полным ходом. Стороны прощупывали почву, либо намекали, что она у них есть. Вроде бы после этого не стоило медлить, но большинство все-таки медлило, словно не легче было сразу наладить связь. У меня такая уверенность появилась давно, хотя и без видимой надобности, но чем дальше, тем в большей степени она определяла, как мне себя вести, когда дело касалось женщин.

Музыканты перешли под большую сосну, оставленную в центре лагеря. К ним присоединился еще один гитарист. Сначала инструктора косо поглядывали на непрошенного партнера, но тот здорово старался не портить, всегда наперед угадывал, где мог соврать, и тогда выжидал до знакомого места с занесенной над струнами рукой.

Ребята начали петь. Крикунов хватало, но у меня вкус к разухабистым песням давно и безвозвратно прошел. Было просто удивительно, что когда-то я с неменьшим азартом орал такую же чушь. За день я порядком устал, и стоять в кругу уже не доставляло удовольствии. Я предложил пойти спать. Лена была не против.

Когда я поцеловал ее на ночь, она сказала:

– Разбуди меня перед уходом. Я хочу проводить тебя.

Стук в дверь разбудил меня в половине четвертого. Я оделся и вышел. На обратном пути к дому начали встречаться тени, звякавшие триконями о гальку.

Лена уже не спала. «За тобой приходили,» – сообщила она. Я молча шнуровал ботинки. По шуму, доносившемуся с площадки, отрывочным возгласам и стуку дверей было ясно, что начали строиться. Я натянул штормовку и обнял Лену. Она освободилась.

– Иди, тебе пора.

Я с трудом взвалил на себя рюкзак. Лена нагнулась за ледорубом и подала его мне. Мы вышли. Дьяков как раз пересчитывал, кого нет.

– Поздновато, поздновато, Михаил, чикаемся, – проворчал он.

Я не ответил. Тем, кто явился позже, он замечания не сделал. Лена стояла в стороне, ожидая, когда мы уйдем. Наверно, ей очень хотелось спать. Быстро светало. Я подумала, что теперь она, пожалуй, не уснет.

Дьяков отдал команду: «За мной!» Лена приблизилась и зашагала рядом, но рукой я бы до нее не достал. Мы перешли через первую протоку – ближнюю к лагерю. Лена остановилась. Я повернулся и яростно замахал. Мне запомнилось, как она села на камень, как поднесла к лицу аппарат, а потом опустила его и тоже взмахнула рукой. За это я и любил, что у нее все получалось красиво. Но она так и не поцеловала меня на людях еще раз.