Вверх по линии

За священнослужителями и членами императорской семьи проследовали отборные войска императора, держа в руках зажженные свечи, которые мерцали крохотными звездочками. Затем снова появились священники, неся хоругви и иконы; за ними – один из членов императорской семьи, неся на руках младенца, который станет могущественным императором Феодосием Вторым; и, наконец, за ним – правящий император Аркадий собственной персоной, весь в пурпурном императорском облачении. Сам император Византии! Я повторял тысячи раз про себя эти слова. Я, Джадсон Дэниэль Эллиот Третий стою с непокрытой головой под византийским небом, здесь, в 408 году после Рождества Христова, в то время, как мимо меня в развевающихся на ветру одеждах проходит сам император Византии! Несмотря даже на то, что монархом сейчас был ничтожество Аркадий, не сделавший ничего особо примечательного в промежутке между правлениями двух Феодосиев, меня охватил трепет. Голова у меня пошла кругом. Мостовая словно вздыбилась под ногами.

– Вам дурно? – с тревогой в голосе шепотом спросил у меня Капистрано.

Я набрал в легкие побольше воздуха и взмолился, чтобы вселенная и дальше вокруг меня оставалась устойчивой. Я был просто ошеломлен, и кем – Аркадием! Что же со мною станется, когда я увижу Юстиниана, Константина, Алексея?

Так знайте, ничего особенного так и не случилось. Со временем я привык даже к великим императорам. Я навидался столько всякого вверху по линии, что, хотя и произвели они на меня неизгладимое впечатление, священного трепета перед их особами я уже не испытывал. Самым ярким воспоминанием об Юстиниане у меня было то, что он непрерывно чихал, но стоит мне только подумать об Аркадие, как я слышу звуки труб и вижу хоровод звезд на небе.

21

Ночь мы провели на постоялом дворе, расположенном на высоком берегу залива Золотой Рог; по другую сторону водной глади, там, где в далеком будущем вырастут здания гостиницы «Хилтон» и крупнейших банковских контор, была одна непроглядная тьма. Постоялый двор оказался весьма крепким деревянным строением с обеденным залом на первом этаже и просторными неоштукатуренными комнатами, характерными скорее для общежития, на втором.

Почему-то я ожидал, что спать мне предложат прямо на полу, выстеленному соломой, но нет, там все-таки оказалась кое-какая мебель, отдаленно напоминавшая кровати с набитыми тряпьем матрасами. Туалет находился снаружи, позади здания. Ванных комнат, разумеется, не было. Если мы так уж сильно жаждали чистоты, то можно было воспользоваться общественными банями. Нас всех десятерых поместили в одно и то же помещение, но, к счастью, никто не стал против этого возражать. Клотильда, раздевшись, подходила к каждому из нас возмущенно показывая багровый след, оставленный уличным торговцем на ее мягком белом бедре; ее подруга с угловатой фигурой, Лиза, снова надулась, так как ей нечего было показывать.

В эту ночь мы почти не спали. Во-первых, было очень шумно, ибо празднование крещения императорского отпрыска длилось везде в городе почти до самой зари. Ну, а во вторых, как можно было спокойно уснуть, сознавая, что сразу же за порогом двери в нашу комнату находится мир самого начала пятого столетия?!

За одни сутки до этого и шестнадцать столетий внизу по линии Капистрано мужественно разделил со мною все мучения, связанные с моей бессонницей. Теперь он еще раз пошел на точно такую же жертву. Я поднялся и стоял возле узкой щели в стене, служившей окном, глядя на зажженные по всему городу костры, а когда он это заметил, то стал со мною рядом и произнес:

– Я все прекрасно понимаю. Очень трудно уснуть в первую ночь.

– Да.

– Давайте я раздобуду для вас женщину?

– Нет.

– Тогда давайте прогуляемся.

– И оставим их одних? – спросил я, глядя на наших восьмерых туристов.

– Мы не станем уходить далеко отсюда на тот случай, если возникнут какие-либо неприятности. Просто выйдем на воздух.

Воздух оказался влажным и душным. Из района таверн до нас доносились обрывки непристойных песен. Мы пошли туда – таверны все еще были открыты и переполнены подвыпившей солдатней. Смуглые проститутки выставляли напоказ свой товар. У одной девочки, вряд ли старше лет шестнадцати, на цепочке между грудями болталась монетка. Капистрано обратил мое внимание на это и рассмеялся.

– Может быть, это та же самая монетка? – спросил он.

– Только вот груди другие – пожав плечами, ответил я, вспомнив о той, еще не родившейся девчонке, пустившей себя на продажу вчера ночью в Стамбуле.

Капистрано приволок два плетеных бутыли тягучего греческого вина, и мы вернулись на постоялый двор, сели себе тихонько в самом низу лестницы и так, в темноте, стали его распивать.