Вверх по спирали

А вот Моисей про них не забыл. Вернее, не про них, а про него одного, единого и всемогущего Бога его предков, который почему-то все молчал и молчал, не выходя на связь и не помогая советами, как раньше. Моисей беспокоился. Беспокоился сильно. Но вида старался не подавать, чтобы не вселить свои сомнения в душу брата, который пока что был еще более позитивен. Аарон помнил, как Бог явился к Моисею во сне, когда надо было изменить их действия и направить их на переговоры к гиксосам. Поэтому он свято верил, что Бог их и тут не оставит своими советами и явится им или вот-вот, или сразу после того, как они выполнят его последнее указание и нанесут свой первый визит фараону с просьбой отпустить евреев на несколько дней в пустыню. Моисей же, в отличие от Аарона, прекрасно знал, что никакой Бог ему во сне не являлся и к гиксосам его не посылал. Поэтому он обеспокоился не на шутку. Сколько еще ждать сеанса связи с Господом, Моисею было непонятно. Но и тянуть время дальше было нельзя. Взбудораженный и воодушевленный выступлениями Моисея еврейский народ ждал от него дальнейших действий и позволения фараона покинуть Египет, искренне веря в то, что скоро их рабству придет конец, как обещал Господь. Дальнейшие промедления могли спровоцировать недовольство рабов и их разочарование в своем кумире. Поэтому Моисею ничего другого не оставалось, как набраться смелости и направиться к фараону на переговоры, несмотря на то что Бог так долго не выходил с ним на связь. В минуты особых сомнений и опасений ему и самому иногда начинало казаться, что Господь вовсе не являлся ему, а всего лишь померещился. Если бы Бог, в свою очередь, не явился тогда и к Аарону, то Моисей наверняка бы поддался своим играм разума и подозрениям относительно галлюцинаций и дал бы задний ход.

Но давать задний ход было уже поздно. Поэтому на следующее утро, подобно человеку, шагающему в бездонную пропасть с пустыми руками, Моисей собрался с духом и отправился во дворец к фараону. Он надел на себя ту же одежду, в которой он видел горящий терновый куст и в которую Господь повелел ему облачаться каждый раз, когда возникала необходимость демонстрировать чудо с рукой, покрывающейся проказой и затем исцеляющейся каким-то чудодейственным способом. Взял Моисей с собой и жезл, который мог бы ему пригодиться во дворце в случае, если бы фараон или кто-то из его приближенных пожелали, чтобы братья продемонстрировали им чудо, доказав тем самым, что именно всемогущий Господь послал их. Аарон шел с ним рядом, и по его лицу и голосу было понятно, что он более уверен в себе и в их общем успехе. Его бодрость, конечно, придавала уверенности его брату, но все же не настолько, чтобы абсолютно перестать волноваться из-за того, что Бог не выходит с ним на связь так долго.

Но все же Моисей нашел повод для радости. Он не мог не оценить, насколько ему сейчас пригодилось то, что первые двадцать лет своей жизни он провел во дворце фараона. Да, это был не тот правитель, который сейчас сидел на троне, и дочь его, воспитавшая Моисея, тоже уже давно была мертва. Но все же дворцовые порядки и устои с тех пор практически не изменились. Эти знания и помогли Моисею довольно быстро пробиться на аудиенцию к фараону и чувствовать себя в стенах его дворца довольно уверенно, несмотря на то что уже шестьдесят лет прошло с тех пор, как он не видел поблизости от себя ни одной особы царской крови. Аарон, бодрый настрой которого заметно снизился сразу же после того, как они попали в неведомую для него атмосферу дворца, также отметил про себя, насколько им помогает то, что брат его здесь был не совсем чужой. Недолго думая, он возрадовался, поблагодарил мысленно Господа за этот подарок судьбы, и снова воспрял духом, подпитавшись уверенностью, что Бог всегда с ними и никогда их не оставляет.