Вверх тормашками в наоборот-3

Теперь она не Безымянная. Кудряна. Пробовала катать на языке новое имя и понимала: оно пахнет прошлым, от него идёт тепло и бурлят прозрачные тени, пока неуловимые, но смутно знакомые.

– Ты о чём думал? – в голосе изуродованного стакера плавится холодная ярость. – Почему не остановил? Ты же знал, что ей нельзя выплёскиваться!

Высокий маг стоит, сжимая губы. Молчит, осознавая свою вину.

– Не надо, Геллан, – голос очнувшейся девочки слаб и похож на тихий шелест. – Он не смог бы. Я сама так захотела. Ни он, ни Юла меня не остановили бы. Не нужно, пожалуйста.

Золотоволосый умолкает. Глаза его – синие провалы боли. Бледная кожа поблескивает от пота. Он проводит руками над сестрой. Та ловит его пальцы и прижимает к щеке.

– Я приду в себя, правда. Нужно немного времени – и снова будет, как прежде.

Даже она, чужая и незнакомая, понимает: это неправда. Лучше не смотреть на кровочмака, что сжался неподалёку и прячет глаза. Он мог бы сказать, что девочка лжёт, но молчит. Его не спрашивают, и он этому рад. Потому что солгал бы и принял боль – Кудряна чувствует это.

Тревожная ночь, хлопотная. Кажется, никто больше не уснул. Сбились все в кучу, в большой комнате у камина, никто не захотел больше расходиться. Так звериная стая объединяется, чтобы выжить, пережить опасность, сохранить тепло.

Возле Милы – иномирная девчонка, Небесная, как зовут её все. Кудряна смотрит на неё с интересом. Отличается, хоть сразу и не поймёшь, чем. В ней какие-то завихрения и сила – неявная, скрытая, неразвитая, похожая на росток, что только проклюнулся из тверди и ещё не успел лепестки расправить.

– Я буду здесь, – говорит она Геллану, сжимая в руке пальцы девочки.

Никто не спорит, не возражает, но она вцепилась в руку малышки намертво и смотрит на всех с беспокойством. Так иногда ведёт себя Юла, когда чувствует, что больше, кроме неё, некому защитить.

Кудряна украдкой поглядывает в дальний угол. Там сидит, обняв колени, то ли девушка, то ли юнец. Она не поняла этого, когда юное создание кричало ей: «Мама!», пугая до мрачного ужаса, что обволакивал мозг, как вонючая жижа.

У неё была дочь – маленькая худенькая стрекоза, непоседа и строптивица, живая, как горная козлачка – теперь Кудряна об этом помнит. Она вновь и вновь кидает взгляды в угол и никак не может увязать образ девочки, почти ровесницы Милы, с тонким юношей, что сидит неподвижно, словно запечатлённый в камне.

В его лице – смутно знакомые черты. Той самой девочки из прошлого. Но сидящий в углу никак не может быть ею, нет. Слишком большая разница в возрасте.

А затем она снова видит мага – хмурого, сосредоточенного – и запинается, открывает рот в безмолвном удивлении. Взгляд мечется между этой парочкой и не может остановиться.

Кудряна сжимает виски. Так недолго уйти назад, снова стать рабыней, зависящей от малейшего жеста властного господина, что держал её разум в кулаке.

Они похожи. Очень. Брат и сестра. Ещё один непрошенный родственник? Наверное, она их знала когда-то. Только сейчас не сложить разбитые напополам мысли.

– Не нужно, чтобы всё сразу всплыло, – сипло шепчет Юла, – а вообще хорошо, что возвращается хоть что-то.

– У меня многое, как в тумане, – жалуется Кудряна, – кажется, я помню всё, и в то же время что-то очень важное ускользает. Я так долго жила в клетке, что сейчас не знаю, нужны ли мне крылья.

Она беспричинно смеётся, запрокидывая голову и нелепо взмахивая руками. Наверное, похожа на сумасшедшую, но скопище чужих людей не тревожили её разум: пусть думают, что хотят. Она им никто. Они для неё – череда лиц, что легко забудутся, как только придёт срок расставаться.

Глаза невольно следят за углом, где неподвижно застыла фигура. В какой-то момент это должно было случиться. Их взгляды пересеклись. Горькая складка коснулась нежных уст, а глаза заволокла печаль. Некто в углу молчал, и Кудряне было очень тягостно от недосказанности.

Она сделала шаг. Подошла, чтобы разглядеть, поближе. В бездонных впадинах плескалась влага, не выдерживала и висла на ресницах слезинками, что катились молчаливыми дорожками по гладким щекам. Девушка. Всё-таки девушка.

– Ты не можешь быть моей дочерью, – растерянно и тихо плавал её голос в тишине. – Ты взрослая. А моей… как Миле – одиннадцать лет.

Девушка качает головой. Снова эта печальная улыбка на горьких от тоски губах.

– Мне двадцать четыре, мама.

– Как тебя зовут? – спросила, уже зная ответ.

– Рина. И сыну твоему тоже двадцать четыре. Но, думаю, ты не помнишь.

Кудряна растерялась ещё больше. Хлопала ресницами, сжимала и разжимала кулаки, чтобы чувствовать тело, чтобы не ускользнуть назад, где страшно, но привычно. Слишком уж чужим казался ей этот новый мир, в котором она не всё помнила.

– Ты могла знать. Выпытать у кого-то, – не хотела она сдаваться в своём упрямстве.

Девушка шмыгнула носом и вытерла слёзы, отчего ещё больше напомнила ту Рину, которую Кудряна когда-то знала.