Вверх тормашками в наоборот-3

Хорошее место у большого камина. Самое тёплое и уютное. В других комнатах тоже разожгли огни, но здесь, в большой комнате, почему-то веяло спокойствием. Может, нужно было спать вповалку. Так привычнее и все на виду.

Вьюга за окном выла. Кажется, они вовремя спрятались: порывы ветра усилились. До утра их, наверное, заметёт по крышу.

Мерцание огня, заунывный голос непогоды, тепло сделали своё дело: Ренн на какое-то время забылся, прикрыл глаза и задремал. А очнулся от тихих шагов и не смог пошевелиться от неожиданности и, вероятно, испуга: маленькая, почти прозрачная фигура двигалась по комнате. Медленно, очень медленно.

Обогнула угол стола, постояла словно в нерешительности посреди большой комнаты, а потом шагнула к камину. Туда, где спала его мать.

Мила

Ей не спалось. Не могла уснуть, хотя чувствовала слабость. Ко всему привыкаешь, и к тому, что твоё тело становится непослушным – тоже. Главное не жаловаться и не позволять смотреть с жалостью. Хотя они смотрят – она замечала. Поэтому старалась меньше попадаться на глаза. Мечтала стать невидимкой. Но разве скроешься от такой толпы нянек?

Из головы не шла вечерняя история с Безой. Как никто остро Мила понимала, почему она так себя ведёт. В женщине видела себя. Плохо бояться всего на свете. Хуже, когда умом понимаешь: рядом только свои, самые дорогие и близкие, а тело не слушается, сжимается, ожидая удар или издевательство.

Слышала всё, не вмешивалась, как всегда, не разговаривала, не пыталась подать голос. Лучше молчать, чтобы не выдать себя: внутри растекалась боль. Не от проклятия, а от сострадания.

Мила лежала без сна и следила за Ренном. Ждала, когда он расслабится. Рано или поздно это должно было случиться. В заброшенном доме тихо. Все устали. Потрясённый маг – тоже.

А на улице на одной заунывной ноте тянет бесконечную песнь вьюга. Шуршит острыми ледяными кристаллами по окнам и стенам. Бьётся в двери, пытаясь выстудить тепло. Но дом прочен, надёжен, хоть и поцарапан чёрным мором изнутри. Больше он не страшен – давно нашли противоядие, которым потчуют детишек чуть ли не с младенчества.

Ренн наконец-то смежил веки, и тогда Мила встала. Вылезла из-под тёплого одеяла, передёрнула плечами: тонкая рубашка до пят не спасала от прохладного воздуха: дом всё же не до конца прогрелся, но ей не хотелось терять время на одевание.

Осторожно двинулась вперёд. Мохнатки спят чутко, а Юла лежит очень близко к Безе. К Кудряне – поправила себя мысленно. Нужно называть женщину настоящим именем, и тогда постепенно она придёт в себя. Жаль, но самой ей не вспомнить прошлую жизнь.

Деревянный пол холодит ступни. Мила переступает с ноги на ногу и приближается к камину. Огонь уже не пылает, не гудит – разбрасывает сонные блики раскалённых углей.

Девочка затаивает дыхание и, наклонившись, прижимает ладони к вискам Кудряны. Та лишь шевельнулась во сне и расслабилась, успокоенная потоками, что посылает Мила.

Вставая на колени, она знала, что будет нелегко, но не думала, что настолько. Внутри женщины – чёрный ужас. Глубокий, как овраг, опасный, как острые камни, о которые так легко пораниться или убиться насмерть.

Мила не жалеет, что ввязалась в это. Боязно протягивать руку к страху, кошмару, что навязан и пророс, пустил уродливые корни и ростки, взял в плен разум и подчинил себе волю.

У неё хватит сил, чтобы вырвать Кудряну из бездны – она поняла это, когда лендру корчило на полу. Если ты становишься сильнее, растёшь, открывается многое, чего не увидишь глазами.

Из Милиных пальцев течёт жизнь. Сплетается с мраком, всасывает его и разрушает клетку. Она видит лицо того, кто обрёк Кудряну на мучения. Чувствует дыхание зла и понимает, зачем её кинули в непроглядную темень.

Лендра неожиданно издала горлом клекот и открыла глаза. Зашипела сквозь зубы и дёрнулась. Лицо исказила страшная гримаса, но Мила уже не боялась – опустила руки и опала, как шёлковая простынь, на пол. Стукнулась бы головой, но горячие сильные руки подхватили, удержали от удара.

– Что ты наделала, Мила? – голос шёл издалёка, рассыпался мелким бисером, стучал глухо в висках, и уже не ответить, не шевельнуть онемевшим враз языком…

– Кто ты? – шелестом ползёт чужой голос – растерянный, но спокойный, но ответа она не слышит, не успевает. А может, и нет его вовсе, не родился, не созрел, не вышел наружу, как ребёнок, что появляется на свет, чтобы жить…

Глава 34. Мать и дети

Кудряна

Она будто очнулась. Вынырнула из глубин сознания. Словно всё время была не собой, а кем-то другим – испуганным и слабым. Рядом разбрасывала искры и злобное шипение Юла – мохнатка, что подобрала её на улице и спасла от кнута.

Юла опоздала. Не смогла вовремя подняться, а теперь сходила с ума от осознания, что её обвели вокруг пальца. И кто – умирающая девчонка. На миг взыграло самолюбие. Что греха таить: мохнатка оберегала её и присматривала по-своему, хоть часто и ворчала, сетуя на Безину слабость.