Я познакомился с женщинами. Мы сошли на остановке, и дальше — пешком, по лесной дороге. Вышли к русской деревне. Вечерело. Пригласили меня в избу.
— Давно вы тут поселились? — спросил я у хозяина, мужика с окладистой черной бородой. Одна из женщин была его женой.
— А мы шпаки-скворцы, не слыхал?
— Что за такие шпаки? — спросил я.
— Старой мы веры. Каких веков, не знаем, но подались наши сюда из срединной России в давние времена. На телегах, с детьми — все с места снялись. Ночевали в дуплах деревьев, как скворцы… Вот, милый человек, почему мы и прозваны шпаками. Сюда нас вынесло. А леса тут были темные. Срубили дома, обжились.
— Ты заезжему расскажи не старое, — вмешалась жена, — а как в последнюю войну злодеи злодействовали. Изничтожили нашу деревню, почитай что напусто.
В избу заходили люди: чужой, свежий человек явился.
И стали меня водить из одной избы в другую, какие тут еще сохранились. Рассказывали. Услышал я тогда и про немцев, и про «шавулистов» — так называли шпаки литовских, да и русских полицаев.
Стемнело. Просто ночь. Лиц уже не различить. А люди все говорили. Уж и не мне — себе, освобождая душу, выплакивая свое горе.
Васта Трубкина.
Один ворожбей приходил. Будете жить, говорит, да не в этом доме.Васта Трубкина.
Мне один ворожбей и сказал — подходит к печи с чугуном: «Ты, Васта, крестивши ребенка, еще попробуешь родить». И правда, мы с Минкой и матерью… тогда молодая, глупая была… крестивши когда ребенка, приходим мы с ём, давай вужинать. А я чувствую — не могу встать. Я говорю матке: тяни мои ноги на землю — ну, лезет ребенок вон. А матка мне: кричи гвалту, кричи. Да схватила медную икону — и с молитвой. А я приплыла к кровате — чувствую, не могу. Согнулась. Говорю матке: мой мне ноги. Она ноги мне мыть — и уж не помню — с тазом. И опять ко мне. А у меня медью все — так порыгала, порыгала… А другой ворожбей говорит: «Одна ты останешься».Григорий Шевайтийский,
Семен Ребятников.
Верно. Зубров бил.Рогатая рожа
Васта.
Пошла в баню — ой, умри, горе, — не приду домой. Это я все про мужа и ребят — как вспомню…Григорий Шевайтийский,
Семен Ребятников.
Да чего…Григорий Шевайтийский.
Расскажи, Нюра! Расскажи, как меня полосовали…Нюра Шевайтийская.
У нас теленочек заболел. И встал слабо и не пил…Григорий Шевайтийский.
Не об теленке сейчас. Слышь, обо мне. Как меня пластали.Григорий Шевайтийский,
Федосей Авдеенок.
Чего?Григорий Шевайтийский.
Расскажи, Федосей, как нас резиной охаживали.Федосей Авдеенок.
Лошадей пораскрепляли. Одна на три двора.Нюра Шевайтийская.
А с кем же нас? К кому нас определили?Федосей Авдеенок.
С Гурьяном Елькиным и Варфоломеем Кирилловым.Васта Трубкина.
А когда лошадей будут давать?Федосей Авдеенок.
Кто же знает? Инспектор оттуда пришоци. Мне обратно сотку срезал.Нюра Шевайтийская.
Да, уж это правда. Язык другой раз и втиснешь.Григорий Шевайтийский.
Все вы не про дело. Не про дело! Расскажите, как меня на порог валили, как рубаху закатывали.Нюра Шевайтийская.
Тебя тогда выкликают. А мы в дому, с дочерью. А когда тебя на подводу сажали — так мы выбегли. И я кричу: Люська, голоси, кричи, Люська, гвалту, отца твоего повезли. Отца забирают.Григорий Шевайтийский.
А я как с подводы ластану, а меня схвативши да стоячего еще ожгли. А рядом слышу — ду-ду-ду — расстреливают.