Сожаление, которое я чувствовала из-за ненаписанной книги, подкреплялось тем фактом, что я продолжала каждую неделю получать письма от читателей и отвечать на вопросы о статье «Как подсадить ребенка на психотерапию». Один за другим люди спрашивали, будет ли книга.
Я в самом деле чувствовала себя полной идиоткой, потому что, решив не продаваться и не наживаться на всеобщем родительском помешательстве, вместо этого я согласилась писать ввергающую-меня-в-ужас-и-депрессию книгу про счастье. Чтобы свести концы с концами, начиная свою практику, я должна была написать ее, и в то время мне казалось, что оказываю услугу читателям. Вместо того чтобы показать, как мы, родители, слишком усердно пытаемся сделать детей счастливыми, я собиралась сделать акцент на том, как мы слишком усердно пытаемся сделать счастливыми
Но когда я садилась писать, я чувствовала себя столь же оторванной от темы, как и от проблемы родителя-«вертолетчика». Исследования не отражали –
Что сводится к более простой формуле: счастье = реальность – ожидания. По всей видимости, можно сделать человека счастливым, сообщив ему плохую новость, а потом сказав, что это неправда (что лично меня только разозлило бы).
Тем не менее я знала, как свести воедино некоторые интересные исследования, но чувствовала, будто лишь поверхностно затрону все то важное, о чем хочу рассказать, но не смогу раскрыть суть. И в моей новой карьере, и в целом в жизни поверхностность меня не устраивала. Нельзя стать психотерапевтом и не измениться в какой-то степени, не стать – даже не заметив того – ориентированным на суть.
Я говорила себе, что это не важно.
В аспирантуре мы периодически наблюдали за сеансами психотерапии через односторонние зеркала, и иногда, когда я садилась писать книгу счастья, я думала о тридцатипятилетнем пациенте, которого видела там. Он пришел на психотерапию, потому что очень любил свою жену и считал ее привлекательной, но не мог перестать изменять ей. Ни он, ни жена не понимали, как его поведение может идти вразрез с тем, чего он, по его мнению, хотел: доверия, стабильности, близости. На сессии он объяснял, что ненавидит то потрясение, через которое измены заставляют пройти его жену и их брак, и знает, что он не такой муж и отец, каким хотел бы быть. Он говорил о том, как отчаянно хочет прекратить измены и как вообще не понимает, почему продолжает это делать.
Психотерапевт объяснил, что часто разные части нас самих хотят разных вещей, и если мы заглушаем ту часть, которую считаем неприемлемой, то она найдет иные способы высказаться. Он попросил мужчину пересесть на стул в другом конце комнаты и посмотреть, что случится, если не отторгать, а выслушать ту часть его личности, которая выбирала измены.
Поначалу бедняга растерялся, но постепенно он начал давать право голоса скрытой стороне себя – той части, которая подталкивала ответственного, любящего мужа к саморазрушению. Он разрывался между этими двумя аспектами себя точно так же, как я разрывалась между желанием обеспечить семью и мечтой сделать что-то значимое – что-то, что тронет мою душу и, я надеялась, многие другие души.
Бойфренд появился как раз вовремя, чтобы отвлечь меня от этой внутренней битвы. А когда он ушел, я занималась интернет-слежкой вместо написания книги. Многое из нашего деструктивного поведения берет начало в эмоциональной дыре – в пустоте, которая жаждет чего угодно, что заполнит ее. Но сейчас, когда Уэнделл и я обсудили конец интернет-слежки за Бойфрендом, я почувствовала ответственность. У меня не было уважительных причин не сидеть и не писать эту сочащуюся страданиями книгу о счастье.
И пора было рассказать Уэнделлу правду о том, как я влипла.
21
Психотерапия в надетом презервативе
– Привет, это я, – слышу я, проверяя сообщения на автоответчике в перерыве между сессиями. Мой желудок сжимается: это Бойфренд. Мы три месяца не разговаривали, и его голос телепортирует меня назад во времени, словно песня из прошлого. Но когда сообщение продолжается, я понимаю, что это