«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»

В то время существовало множество фильмов о психиатрах. Например, был фильм под названием «Зачарованная» (Spellbound), в котором у женщины, ранее бывшей великой пианисткой, пальцы застывают в неудобном положении, и она не может даже пошевелить ими. Семья несчастной женщины вызывает психиатра, чтобы попытаться помочь ей, и ты видишь, как за нею и психиатром закрывается дверь. Внизу вся семья в нетерпении, обсуждают, что должно произойти; и вот женщина выходит из комнаты, руки все еще застыли в ужасном положении, она драматически спускается по лестнице, подходит к пианино и садится за него, поднимает руки над клавиатурой, и внезапно — трам-тарарам-там-там-там — она снова играет. Я совершенно не переношу подобной чепухи, и поэтому я решил, что все психиатры жулики и с ними не следует иметь никаких дел. Вот в таком настроении я и пребывал, когда подошла моя очередь побеседовать с психиатром.

Я сел у стола, психиатр начал просматривать мои бумаги.

— Привет, Дик, — сказал психиатр бодреньким голосом. — Где ты работаешь?

А я думаю: «Кого он там из себя воображает, если может обращаться ко мне подобным образом?» — и холодно отвечаю: «В Шенектади». «А у кого ты там работаешь, Дик?» — спрашивает психиатр, снова улыбаясь.

— В «Дженерал Электрик».

— Тебе нравится работа, Дик? — говорит он с той же самой улыбкой до ушей на лице.

— Так себе. — Я вовсе не собирался вступать с ним в какие бы то ни было отношения.

Три милых вопроса, а затем четвертый, совершенно другой.

— Как ты думаешь, о тебе говорят? — спрашивает он низким серьезным тоном.

Я оживляюсь и отвечаю:

— Конечно! Когда я езжу домой, моя мать часто говорит, что рассказывает обо мне своим подругам. — Но он не слушает пояснений, а вместо этого что-то записывает на моей карточке.

Затем опять низким серьезным тоном:

— А не бывает ли так, что тебе кажется, что на тебя смотрят?

Я уже почти сказал «нет», когда он добавил:

— Например, не думаешь ли ты, что сейчас другие парни, ожидающие на скамейках, сердито уставились на тебя?

Когда я был в очереди у этого кабинета, я заметил, что там было на скамейках человек двенадцать, ожидавших приема у трех психиатров, и им больше абсолютно не на что смотреть. Я разделил 12 на 3 — получается 4 на каждого, но я несколько консервативен и поэтому говорю:

— Да, может быть, двое из них сейчас смотрят на нас.

Он приказывает:

— Ну, повернись и посмотри, — и даже не беспокоит себя тем, чтобы посмотреть самому!

Я поворачиваюсь и — конечно же! — два парня смотрят. Я показываю на них и говорю:

— Ага, вон тот парень и еще тот смотрят на нас. — Разумеется, когда я повернулся и стал показывать туда-сюда, другие парни тоже начали на нас глазеть, ну, я и говорю: — Вот теперь еще и этот, и двое вон оттуда, ага, теперь вся скамья. — Он даже не взглянет, чтобы проверить, — занят заполнением моей карточки.

Потом говорит:

— Ты когда-нибудь слышишь голоса в голове?

— Очень редко. — И я уже почти начал описывать два случая, когда такое действительно случалось, но он тут же добавляет:

— Разговариваешь сам с собой?

— Да, иногда, когда бреюсь или думаю, бывает время от времени!

Он вписывает еще несколько строчек.

— Я вижу, у тебя умерла жена, а с ней ты разговариваешь?

Этот вопрос меня «допек», но я сдержался и сказал:

— Иногда, когда я забираюсь на гору, я думаю о ней.

Новая запись. Затем он спрашивает:

— Кто-нибудь из твоей семьи находился в психиатрической больнице?

— Да, моя тетя в приюте для сумасшедших.

— Почему ты называешь это приютом для сумасшедших? — говорит он обиженно. — Почему бы не назвать это психиатрической клиникой?

— Я думал, это одно и то же.

— Что такое, по-твоему, сумасшествие? — спрашивает он сердито.

— Это странная и весьма своеобразная болезнь человеческих существ, — отвечаю я честно.

— Не более странная и необычная, чем аппендицит! — резко парирует собеседник.

— Я так не думаю. При аппендиците мы лучше понимаем причины, а иногда и механизм, в то время как безумие — гораздо более сложное и загадочное явление.

Я не буду дальше описывать весь наш спор; дело в том, что я имел в виду своеобразие этого заболевания с физиологической точки зрения, а он — с социальной.

До сих пор, хотя я и держался недружелюбно по отношению к психиатру, но по крайней мере был честным во всем, что сказал. Однако, когда он попросил меня вытянуть руки, я не мог удержаться от фокуса, о котором мне рассказал парень в очереди на «высасывание» крови. Я подумал, вряд ли у кого-нибудь будет шанс сделать этот трюк, а поскольку я все равно наполовину утоплен, я и попробую. Я вытянул руки, одну из них ладонью вверх, другую — ладонью вниз.

Психиатр этого не замечает. Он говорит:

— Переверни.

Я переворачиваю. Та, что была ладонью вверх, становится ладонью вниз, та, что была ладонью вниз, становится ладонью вверх, а он все равно не замечает, потому что все время смотрит очень пристально лишь на одну руку, чтобы убедиться, не дрожит ли она. В итоге мой фокус не произвел никакого эффекта.