Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни

– Только со своей кривоногой Машей надо заходить и выходить в дом в определенные часы. Там с собаками нельзя. Консьержа нет с восьми до десяти утра и с семи до девяти вечера. Запомни. В это время ты можешь с этой вислоухой шнырять туда и обратно.

В восемь тридцать утра, припарковав машину и сделав все свои дела в садике напротив дома, мы с Машей спокойно зашли в очень красивый мраморный подъезд в зеркалах и вознеслись на седьмой этаж в малюсеньком, но бесшумном лифтчике.

Это был настоящий музей фуфла. Оно висело, лежало и стояло повсюду и даже в туалете. Придурок Моня, куратор музея, расположил вещи по довольно забавной системе. Например, на одной стене гостиной было море ужасающих подделок, а в середине несколько вкраплений очень хороших икон XV–XVI века, сделанных в прошлом году. В столовой было все наоборот: качественные аферы разных жанров соседствовали с катером «Ракета» на подводных крыльях на фоне Останкинской башни с подписью «Айвазовский». Нам с Машей ничего не понравилось. Вообще ничего, кроме вида из окна. Собака пошла дальше обнюхивать наше временное жилище, а я стал рассматривать товар для немецкого коновала.

На столе лежал выдранный из подрамника холст явно скандинавской школы конца XIX века, на котором был изображен мужчина с допотопной гирей в руке, действительно чем-то напоминавший одного из бурлаков. В основном пегим цветом волос. Внизу красным была выведена подпись «Илья Репин». Кстати, довольно неплохо. Около картины с обрезанными краями (оригинальную подпись какого-нибудь норвежца нужно было купировать за ненадобностью) лежала «экспертиза»: «На шедевре И. Ефимовича Репина изображена модель для его великого полотна «Бурлаки на Волге – Донском канале». Из семьи великого князя Константина. Музейная заинтересованность чувствуется». Подпись (неразборчиво) и дата (совсем неразборчиво). И приписка от руки: «Продается за полцены. Сегодня – триста тысяч долларов. Потому что срочно». Авторство экспертизы должно было принадлежать какому-нибудь зулусу, окончившему два класса киргизской школы в Туркмении. Другого человека я представить себе не мог, хотя почерк был Толика Кацмана. Рядом на кресле лежало потертое маленькое эмалированное яйцо-подвеска красно-желтого цвета с синими вкраплениями. Искать надпись «made in Faberge» мне не хотелось, и я положил яйцо обратно на прежнее место. Если провенанс живописи был прозрачен (купили долларов за двести это безобразие у старьевщика, обрезали подпись, написали новую и продают немного дороже, за триста тысяч), то откуда взялось яйцо, было непонятно.

Еще было совсем неясно, куда делась в этой огромной квартире Машка. Вислоухая сладкая морда нашлась в спальне в процессе грызни какой-то коробочки. Знаете ли вы, как достать содержимое из пасти бульдога? Очень просто. Одной рукой зажимается кожаный черный нос, пасть открывается, и содержимое извлекается второй рукой. Экзекуция была проведена, и, к своему ужасу, я увидел, что Маша изгрызла найденную где-то коробку со снотворным. Я схватил таблетки и бросился звонить знакомому ветеринару. Оказалось, что Машуня выгрызла только две маленькие таблетки из всей пачки. «Опасности нет, – сказал ветеринар. – Если б ваша собака съела больше восьми, тогда надо было бы немедленно делать промывание и ставить капельницу. А так – поспит немного и все». И действительно, через сорок минут в комнате зазвенели бокалы: Маша храпела и наверняка смотрела собачьи сны княжества Монако. Я почитал, посмотрел телевизор, поговорил с Леной по телефону и, усталый, пошел спать.

В восемь утра несостоявшаяся Мэрилин Монро продолжала выпускать рулады. Я разбудил любимую собаку, с трудом, как пьяную моську, повел ее на улицу, но результата не добился. Маша долго писала, но на большее в княжестве не решилась, хотя очень хотела. Вернувшись домой, толстуха попила, поела и тут же плюхнулась на подушки того же дивана досыпать.

Вечером пришли немецкие идиоты. Они долго вертели яйцо и картину в руках и постоянно повторяли: «Зер шен», «Вундербах». В конце концов покупатели предложили двести тысяч за оба шедевра. Согласно инструкции, полученной от Толика, все, что было выше пяти тысяч, становилось подарком от Всевышнего. Когда коновалы начали отсчитывать деньги, я понял, что меня скоро посадят, и, собрав в кулак все знания языков Гете и Шолом-Алейхема (благо они похожи), сказал:

– Хер Мюллер! Дас гешефт ист ништ гут. Май фрейнд кунст ист дрек мит пфейфер. Полное говно, короче. Зи зинд нихт конченый поц. Или все-таки поц? Уёбен зе битте Кельн цурюк! Причем шнель! Ферштейн, животное?

Для безграмотных переведу: «Я не считаю, что это хорошая сделка. Шедевры искусства, предлагаемые моим другом, как бы это сказать, с душком. Вы же умный человек. Или нет? Думаю, что у себя на родине вы найдете вещи не хуже».

Ночью, когда все заснули, я снова повел собаку в туалет на набережную. Маша кряхтела, тужилась, но не какала.