Лена приподняла сумку, чтобы понять ее тяжесть, и тихонько крякнула. Я сидел убитый в кресле и молча наблюдал за происходящим. Котик открыла молнию, достала огромную охапку глянцевых журналов «на дорогу» и разделила ее на две части. Одна куча, поменьше, ушла обратно в сумку, большая шмякнулась на стол.
Неожиданно из торчащей в сумке головы раздался знакомый, слегка придушенный нижним бельем голос:
– Вот, нашла твои бумажки, держи! Они попали ко мне в «Vogue». Что бы ты без меня делал? А я чувствовала, что какая-то тяжесть тут не моя. А это, оказывается, ты мне туда напихал бумаг.
Выяснять отношения и доказывать, что еще вчера вечером все три экземпляра мирно лежали на журнальном столике (правда, сверху идиотских глянцев) и никому не мешали, было некогда. Я остервенело схватил сумку и выскочил из квартиры. Ленка бежала за мной с криком «А где мой паспорт?».
Но меня это мало волновало.
Через несколько минут мы влетели в машину, и в тот же миг часы на ближайшей церкви пробили полдень.
Май в Париже безумно красив. Город становится розовый и какой-то зовущий. Было тепло и уютно. Ярко, солнечно и влюбленно.
Мне было тридцать три, и это была моя первая серьезная новая машина, которую я купил за два дня до этого. С приглушенным шуршанием куда-то за наши головы отъехала крыша пятисотого «Мерседеса». Кожа и дерево в салоне источали непередаваемый аромат шарма новой буржуазии. Ленка надела темные очки и подставила мордаху весенним лучам.
Через пять минут на узкой парижской улице около avenue Foch мы уперлись во французскую мусоровозку. Два абсолютно равнодушных к моим истерическим гудкам ближневосточных парубка посмотрели сначала на Лену, кажется, обсудили между собой, что бы они с ней сделали на досуге в своем любимом кишлаке, потом посмотрели на мой арийский вид и тоже обсудили мое будущее в этом же дружелюбном (для подобных мне личностей) месте и продолжали двигаться не спеша, но методично. Звонить в банк было некогда и неоткуда. Мобильные еще не существовали.
Смугло-кривожопый дегенерат в зеленом комбинезоне рассыпал мусорный бак по середине проезжей части, и оба работника муниципалитета уставились на лежащее на асфальте содержимое, почесываясь и что-то обсуждая.
Я начал кусать руль.
Еще минут через пять оживленной дискуссии на нефранцузском языке ребята решили, что на avenue Foch так будет красивей, оставили все как есть и поехали дальше.
Подъезжая к банку, я давал Леночке последние инструкции:
– Сиди в машине и слушай музыку. Если понадобится закрыть крышу, нажмешь на эту кнопку. Поняла?
– Поняла, – ответила красотка, не убирая головы от солнечных лучей парижской весны.
В 12:45 я вошел в финансовое логово.
Секретарша посадила меня на диванчик, вручила стакан воды и сообщила, что господин Пелесье пока занят, но должен освободиться через полчаса. Клиента нигде не было видно.
«Ну и хорошо! – подумал я. – Сам наверняка опаздывает».
Легкое беспокойство прошло через мою бабочку, когда пейзаж в окне за пару минут полностью изменился. Как это часто бывает, майское солнце резко сменилось сплошной чернотой, и дом напротив банковских окон мгновенно потерялся в страшном водопаде теплого дождя.
«Все будет в порядке. – успокаивал я сам себя. – Я четыре раза показал Лене, как закрывается крыша. Четыре. Даже собака бы запомнила, а не то что Лена».
Как и было обещано, господин Пелесье вышел ровно через тридцать минут.
– А месье Кассель ушел. Он подождал пятнадцать минут. Сказал, что ему много лет, и он к такому обращению не привык. И работать с вами не будет. Впрочем, как и наш банк. Я сожалею, месье. Всего хорошего.
Пробормотав какую-то ахинею, я спустился вниз.
На улице я увидел следующую картину.
Дождь заканчивался, и солнце почти вернулось туда, где было полчаса назад. В машине под открытым зонтиком сидела нахохлившаяся Ленка.
Я открыл дверцу, и мне стало плохо.
Толстенный велюр шикарных ковриков превратился в тряпку, которой орудовала тетя Маша – уборщица у нас в начальной школе.
Кожаные сиденья обиделись на проливной дождь и сиротливо кукожились сами по себе. Педалей было не очень видно за толстым слоем воды, а на сиденье водителя сиротливо плавал занесенный ветром чей-то окурок.
– Я нажимала, нажимала! Вот! Вот! Жму. Видишь, жму! – кричала Лена, тыкая в кнопку. – Что ты от меня хочешь?! Жму, видишь, жму!
Не говоря ни слова, я чуть-чуть повернул ключ в зажигании, нажал злополучную кнопку, и абсолютно сухая крыша поехала вверх, как родная.
Остановив движение на ходу, я загнал механический брезент обратно в ее отсек и начал молча убирать машину.
Лена продолжала причитать со свойственным ей надрывом.
– Ты мне ничего не сказал! Откуда я знала, что надо еще что-то поворачивать? Ты нарочно ничего не сказал. Ты хотел меня выставить полной дурой. Выставил! Теперь упокоился?! Теперь все в порядке? Теперь ты доволен?
Я молчал. Я не сказал ни одного слова. Ангел. Я – ангел. Впрочем, это известно всем. Просто выдался не мой день, его надо было переварить, а это было трудно. В тридцать три года, когда начинаешь свой бизнес, – это еще трудно…