Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни

– Я хотел как лучше, мой мальчик… извини. Но то, шо тебе понравился этот «фурункулез» вместо Файкиной груди, меня удивляет. Поедешь в Париж – сложи ее в рюкзак: если девочку еще немного ощипать, она сойдет за бабушкину курицу, которую тебе дали в дорогу.

Через месяц Софа перевелась в московский медицинский. Мы решили, что в Москве нам будет легче видеться. И в самом деле, в одной квартире и в одной спальне видеться намного легче, чем когда живешь в разных городах.

…Два года назад отдельно от своего чемодана я прилетел по делам в Тель-Авив. Пожитки застряли где-то в Москве, и «Аэрофлот» божился, что доставит мне мои вещи сразу после Шаббата. Пока что я не мог ничего купить, потому что с вечера пятницы все было закрыто. Я так и жил, изнывая от жары в мятом костюме и жеваной рубашке «хамелеон», так как она с удивительной скоростью меняла белый цвет на черный, постепенно проходя через всю палитру.

В субботу после обеда около ресепшена я услышал какой-то едва знакомый хрипловатый голос. Красивая женщина ругалась с менеджером, требуя скидки для непонятной делегации, и одновременно она в упор рассматривала мои очки.

– Мог бы и позвонить один раз за сорок лет. А то мне надоело тут стоять в ожидании Саши Добровинского, моего друга юности.

После долгих лет в армии, врач-подполковник София Гольдберг сначала возглавила одно из отделений крупнейшего военного госпиталя, а потом практически и всю эту огромную больницу. Личная жизнь? Одна и не одна. Трое сыновей-красавцев: отцы и мужья в этой семье были явно лишними. «И Фая тоже здесь очень давно. У них с супругом классная кафешка-фалафельная около респектабельной улицы Дизенгоф. Скоро закончится Шаббат, и они тут же откроются. Пойдем?»

Фаечка прижала меня телом и скрытой за сиськами душой с такой радостью, как будто я вернулся перед ее кончиной с деньгами отдать старый долг. Она не очень изменилась, лишь тонкая талия исчезла, и бывшая невеста теперь вместо песочных часов смахивала на вертикально стоящую железнодорожную цистерну.

– Боже мой, Сашка, а я часто тебя вспоминаю, когда вижу твоего родственника по телевизору в России и читаю его рассказы в Tatler. Так ви чем-то с ним похожи, я тебе скажу за себя и свою семью.

Я посмотрел на себя в висящее напротив зеркало. Мятый в гармошку костюм, грязная бывшая белая рубашка и противная небритость. Было такое впечатление, что меня только что высморкал поднявшийся из забоя донецкий шахтер. Узнать во мне лощеного московского адвоката в бабочке, озарившего фалафельную своим присутствием, было непросто.

Между тем из-за стойки вышел худенький лысый очкарик и, застенчиво улыбаясь, протянул мне руку.

– Соломон… хотя вообще-то мне больше нравится Моня. А вы благородный человек. Вы тогда отказались от первой одесской красавицы и таких денег! И подарили мне главное счастье в жизни. Если бы Фаечка вышла за вас замуж, я проткнул бы себе сердце собственным смычком.

– Он проткнул бы себе сердце собственным смычком? Ему посмотрите! Моня, у тебя мания величия. Ты своим смычком можешь проткнуть другое место. И то теперь по большим праздникам. Между прочим, Шурлик, у нас шесть детей… Плюс сам Моня – можно сказать, семь…

– Саша, это такая радость, что вы пришли! И подождите, у меня для вас подарок. Я только сбегаю наверх, у нас там квартира.

Через пять минут хозяин спустился, неся бережно в руках футляр со скрипкой.

– Знаете, Александр, это очень дорогой инструмент. Мне его на свадьбу подарил бывший ученик самого Столярского… – потом еще раз на меня посмотрел и как-то уж совсем застенчиво добавил. – Возьмите, это самое главное, что у меня есть, конечно, после жены и детей, но мы имеем кое-какие сбережения, а вам в вашем положении она может пригодиться. В конце концов, если бы не было свадьбы, мне бы ее тоже не подарили. Значит, она ваша.

Я отказался от подарка и попросил вместо этого что-нибудь сыграть.

Моня чуть настроил скрипку, и в фалафельной полилась знакомая мне мелодия. Музыкант играл «Последнюю розу лета» композитора Эрнста, написанную в XIX веке. Одно из сложнейших когда-либо созданных скрипичных произведений. Говорят, что «Роза» даже сломала руку самому Паганини.

Я не знаю, каким Моня был скрипачом до этого вечера, но сегодня он играл пусть с ошибками, но самозабвенно, на одном дыхании, как настоящий виртуоз. Почти как Ойстрах. В кафе притихли.

Когда он закончил, пауза лилась еще несколько секунд. А потом все зааплодировали. Сидящие за столом два солдата и девушка спросили его на иврите, что он играл. Музыкант сначала потупился, а потом как-то с вызовом бросил:

– Не так важно, что я сыграл. Важно – для кого. Я играл для бывшего жениха моей жены.

Ничего не поняв, ребята переглянулись.

– У русских всегда все со странностями, – заметил один из них.

В популярную забегаловку постепенно набивался народ. Моне и Фае надо было работать. Мы постояли еще пять минут, и потом я пригласил Софу поужинать. Через сорок лет после последней близости нам было о чем поболтать. Это, наверное, тоже очень по-русски…

Пишите письма