После окончания школы дизайна я кое-как смог устроиться в компанию по продаже учебников для учащихся подготовительных курсов и обычных покупателей. Как агент по продажам я днем обходил потенциальных покупателей, а вечером обзванивал. Толком убеждать людей я не умел, все от меня отмахивались, и я чувствовал себя каким-то мусором. Я никак не мог выполнить нормы. На меня вечно сердились начальство и старшие коллеги: «Если бы ты постарался, то все бы получилось» или «От тебя нет никакого проку». Вот что мне твердили каждый день. Через месяц я почувствовал, что больше не могу шевелиться. Я не мог встать с кровати. И все же кое-как я вытаскивал себя, заставлял одеваться, но, пытаясь всунуть ноги в ботинки, вдруг понимал, что ничего не соображаю, что мое тело одеревенело, а по щекам текут слезы. Чем больше я думал о том, что должен идти, тем меньше сил у меня оставалось. Как это не стыдно признавать, даже заявление об уходе за меня подала мама. Я оказался совершенно неспособным бездельником. Гораздо большим, чем сам думал о себе.
После увольнения я немного отдохнул, потом решил найти работу на неполную ставку. Однако ни в круглосуточных магазинах, ни в сетевых фастфудах у меня не получалось делать несколько дел одновременно с большой скоростью, я постоянно ошибался, мешал окружающим, за что чувствовал себя виноватым, и на каждом следующем месте не задерживался больше двух недель. Пробовал работать грузчиком в агентстве по переезду, но в первый же день надорвал спину, а на следующий уволился.
Было такое чувство, будто у меня нет ни одного из необходимых навыков: ни сообразительности, ни общительности, ни физических сил. Возможно, в этом мире не существовало работы, на которой бы я пригодился.
Мама выглядела счастливой.
Так и понятно. Ведь рядом с ней теперь будет ее сын, оптимистичный и способный, не то что я.
Она даже предложила поехать в аэропорт его встречать. Нет уж. Совсем не хочется. Брат вернется издалека. На самолете, на котором я никогда не летал. В этом доме появится благоприятно эволюционировавший старший сын, а я окажусь всего лишь неблагоприятной мутацией.
К слову сказать, Комати же подарила мне поделку в виде самолетика.
Наверное, давным-давно люди смотрели на небо и мечтали летать, как птицы. Но думаю, они понимали, что, как бы ни развивалась эволюция, у них не отрастут крылья. Поэтому люди сделали самолет. Я не смогу стать птицей, я не смогу сделать самолет. Я не смогу лететь по небу.
Что вы ищете?
Когда я услышал этот вопрос от Комати-сан, то в голове сразу же возник ответ.
То, что я продолжаю искать.
Хотя бы одно спокойное «место», где факт моего существования будет признан…
На следующий день выходной взяла Нодзоми.
Когда я вошел в библиотеку, Комати была за стойкой у входа, чему я удивился. Она перенесла сюда свою коробку с рукоделием и что-то опять бойко валяла из шерсти.
Обернувшись к моему столу, Комати, заметив меня краем глаза, произнесла:
— Какой энтузиазм!
Не отрываясь от своего занятия, Комати-сан сказала:
— Когда-то давно была одна девочка, которая не хотела ходить на занятия в класс и проводила время в школьном медкабинете. Сначала я просто думала, что она любит рукодельничать, но, пока наблюдала за ней, вот что заметила. Когда втыкаешь иголку в клубок шерсти, забываешь обо всем. Я попробовала так сделать сама и поняла это чувство еще лучше. Беспокойство и тревоги немного затихают. Я поняла, что так она просто восстанавливала баланс в душе. Я научилась у нее чему-то очень хорошему.
Значит, и у Комати бывают такие моменты. Когда на душе нехорошо, когда тревожно. Хотя она выглядит, будто бы ее ничего не трогает.
Я сел за стол и открыл «Визуальные свидетельства эволюции».
Благодаря этому каждый вечер я обретал немного покоя в душе. Я был очень благодарен тому, что рядом со мной продолжает заниматься своим рукоделием Комати, особо не проявляя интереса к моей персоне, но при этом и не устанавливая расстояния. Она просто сказала мне, что я в любой момент могу прийти читать книгу.
Но ведь все это только на короткое время. Я же не могу всю жизнь провести здесь, читая книгу.
Девочка, которая пряталась от уроков в медкабинете, окончила школу, когда пришло время. Но для меня такого конкретного времени нет. Никто, кроме меня, не может решить, когда наступит начало или конец.
Естественный отбор. Тот, кто не может приспособиться к окружающей среде, погибает.
Раз так, пусть бы тогда природа просто избавлялась от нас. Ведь нам приходится жить, понимая, что мы не можем приспособиться, что мы не являемся благоприятной мутацией, приходится от всего этого страдать.
Пусть у меня и нет каких-то особенных талантов, обладай я хотя бы способностями жить в обществе, я бы справился. Хотя и боялся бы этого.
От таких мыслей я реально почувствовал боль. Неужели Уоллес, о котором не узнала широкая публика, и правда считал Дарвина хорошим другом?
Я лег на открытую книгу.
Комати ровным тоном без эмоций спросила:
— Что случилось?