Вы позволите одолжить вашего мужа?

Наутро, впервые за долгое время, на террасе я завтракал совсем один. Женщины в твидовых юбках уже несколько дней как уехали, но вот «молодые люди» всегда спускались к завтраку раньше меня. Впрочем, мне, в ожидании кофе, не составляло труда придумать несколько возможных оправданий их отсутствию. К примеру, ревматизм... хотя Тони никак не годился на роль сиделки у постели обездвиженного партнера. Существовала, пусть и малая, вероятность того, что они устыдились содеянного и избегают встречи со своей жертвой. Что же касается жертвы... я тяжело вздохнул, представив себе, какие печальные откровения принесла с собой прошедшая ночь. И еще больше винил себя за то, что все это время молчал. Конечно же, мне удалось бы более мягко донести до нее правду. А муж... муж наверняка поставил ее перед фактом. И, тем не менее, какие же мы эгоисты, когда дело касается наших собственных страстей: я радовался, что окажусь рядом с ней, помогу утереть слезы, нежно обниму, утешу... Я с головой погрузился в сладкие грезы, но тут девушка сбежала по ступенькам на террасу, и мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что в утешениях она не нуждается.

Она стала прежней, какой я увидел ее в первый вечер: смущенной, взволнованной, радостной, предвкушающей долгое и счастливое будущее.

— Уильям, можно мне сесть за ваш столик? Вы не возражаете?

— Разумеется, нет.

— Вы проявили ангельское терпение, когда я была не в себе. Я наговорила вам столько ерунды. Вы объясняли, что все это чушь, я вам не верила, а правота была на вашей стороне.

Я не смог бы прервать ее, даже если бы попытался. Она превратилась в Венеру, стоящую на носу летящего по волнам корабля.

— Все очень хорошо. Все. Прошлой ночью... Питер любит меня, Уильям. Действительно любит. Он ни на йоту не разочаровался во мне. Он просто устал, сказывалось напряжение. Ему требовалось побыть день одному... detendu, — она даже подхватила французские словечки Тони. — Теперь я ничего не боюсь, совершенно ничего. А ведь только два дня тому назад жизнь казалась такой беспросветной. Я уверена, если б не вы, я бы покончила с собой. Как же мне повезло, что я встретила вас, Тони и Стивена. Питеру не хватало таких замечательных друзей. На следующей неделе мы возвращаемся в Англию, и уже обо всем договорились. Тони сразу приедет к нам и займется нашим домом. Вчера, по дороге в горы, они обстоятельно это обсудили. Вы не узнаете наш дом, когда увидите его... ой, я забыла, что вы его никогда не видели, не так ли? Вы обязательно должны приехать, когда строители закончат работу... вместе со Стивеном.

— А разве Стивен не будет помогать Тони? — едва успел вставить я.

— Тони говорит, что он сейчас очень занят с миссис Кларенси. Вы любите ездить верхом? Тони вот любит. Обожает лошадей, но в Лондоне верхом не поездишь. Для Питера это будет подарок. Я не смогу ездить с ним целый день, дел по дому будет полно, особенно поначалу, когда я только начну осваиваться. Как здорово, что Питеру не придется ездить в одиночку. Он говорит, что в ванной у нас будет этрусская стенная роспись, уж не знаю, что это такое, гостиную оформят в зеленых тонах, столовую — в красных. Вчера днем, пока мы печалились, они славно поработали, в смысле, головой. Я сказала Питеру: «Если все так пойдет и дальше, нам пора думать о детской». Но Питер ответил, что заботы о детской Тони готов оставить мне. А ведь есть еще конюшня. Раньше там держали кареты, и Тони считает, что многое надо восстановить... Он купил лампу в Сен-Поле, которая так и просится туда... в общем, работы будет полно, Тони говорит, на добрых шесть месяцев, но, к счастью, он может оставить миссис Кларенси на попечение Стивена и целиком сосредоточиться на нашем доме. Питер спросил его о саде, но в садах он не разбирается. «Каждый должен заниматься своим делом», — говорит он и не возражает, чтобы я пригласила специалиста по розам. Он знает и Колина Уинстенли, так что у нас подбирается славная компания. Жаль, конечно, что дом не будет готов к Рождеству, но Питер говорит, что у Тони масса чудесных идей насчет ели. Питер думает...

Она говорила и говорила. Возможно, мне следовало перебить ее. Попытаться объяснить, почему ее грезы очень быстро обратятся в прах. Вместо этого я сидел и молчал, а потом поднялся в свою комнату и собрал вещи: на покинутом туристами Жуане еще работал один отель, между «Максимом» и «Старой Голубятней».

Если бы я остался... кто знает, смог бы он притворяться и вторую ночь? Но от меня пользы ей было не больше, чем от него. У него были не те гормоны, у меня — не тот возраст. Я не видел их, когда уезжал. Она, Питер и Тони куда-то укатили на «спрайте», а Стивен, как сообщил мне портье, лежал в постели с приступом ревматизма.

Я уже собрался написать ей письмо, как-то объяснить причину моего поспешного отъезда, но, взяв ручку, осознал, что мне по-прежнему ведомо только одно ее имя — Пупи, и нет никакой возможности обратиться к ней иначе.