"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть третья: "День очищения"

— Я виноват в том, что не удержался. Перед твоим… появлением в городе был мор. Дети умирали один за другим, умерла и наша новорождённая дочь. Моя жена не выдержала горя и повесилась. Я подкупил врача и викария чтобы её похоронили как умершую от горячки, а не за оградой, как самоубийцу. Тело младенца положили к ней в гроб. Тогда было столько похорон, что никому не было дело до чужого горя. Мне было очень плохо тогда…

— Представляю… Нет, не представляю. Я не успела потерять ничего столь же дорогого, — сказала девушка. — Бедный, бедный отец.

— А потом пришла она.

— Ведьма?

— Да. Она была прекрасна: беловолоса, стройна, красива, одета в чудесное платье, пахла ванилью и страстью. Ведьма обещала утешение и я… согрешил с ней. А через несколько дней нашёл на пороге сплетённую из озёрной травы корзинку.

— Я правда похожа на неё?

— Да. Не знаю, почему ты. В ту ночь корзинки оказались на многих порогах. Не все избавились от них сразу, но никто больше не был похож на Белую Хозяйку. Только ты. Может быть, ты её любимая дочь, хотя люди говорят, что она мечет своих детей, как икру, подобно жабе. Я слышал, что каждое из отродий — дитя одновременно всех мужчин, которых она соблазнила, но я всё равно всегда верил, что ты особенная. Ты только моя.

— Твоя — и Ведьмы. Значит, отродье. Не человек. Без души. Без права жить.

— Так говорят. Но я всё равно надеялся… Сам не знаю, на что. Что как-то обойдётся. Что будет по-другому. Раз в восемнадцать лет к нам приходит Ведьма, и каждый мужчина в городе скажет, что он устоял, но корзинки появляются на порогах. Значит ли это, что все врут? Не знаю. Я согрешил, не мне судить других. Наши грехи всегда возвращаются к нам, чтобы взять свою плату. Мой вернулся сейчас, и плата эта неподъёмна.

— Ты справишься, отец. Заплатишь за ошибку и будешь чист. Твоя ошибка — это я, и заплатить мной будет правильно…

Впервые одноклассники Швабры, дослушав радио, не загомонили радостно, не принялись ржать и толкаться, не побежали за мороженым и лимонадом, а сидят в молчании. Примерили ситуацию на себя? Говорят, у подростков с сопереживанием не очень, зато с саморефлексией перебор. Не знаю, не был подростком.

Когда они, непривычно тихие и задумчивые, вышли из бара, за столиком остался сидеть сынок Училки. Он смотрел на меня, смотрел на Швабру, отводил взгляд, вздыхал, мялся, но потом решился.

— Можно мне стакан газировки?

— Со льдом? — спросил я.

— Да, если не сложно.

Я хрустнул рычагом, в стакан посыпался лёд.

— Твоя газировка. Малиновая, как ты любишь.

— Вы знаете, какую я люблю? — удивился мальчик.

— Бармены помнят, что пьют клиенты. Такая работа.

— А можно… поговорить с вами?

— Со мной? Мать попросила?

— Нет, я сам, — смутился он, — она не знает. Вы не расскажете ей?

— Если она не спросит, — ответил я честно. — Ты слишком мал, чтобы вступать с тобой в тайные заговоры.

— Хорошо, — сказал парнишка, подумав, — но только если спросит, ладно? Она мне не запрещала, но мне кажется, была бы недовольна, что я говорю с вами без неё.

— Почему?

— Она вас… очень уважает. Часто говорит, что вы хороший человек. Надёжный. Что на вас можно положиться, не то, что на других.