Вы слышите их?

Он слушает, ничего не говоря, опустив голову… Что, что?.. Да — что, что? когда вдруг, к его изумлению, она себе позволила, без разрешения, это она-то, никогда не соблаговолившая сделать ни малейшего усилия, чтобы получить право вступить туда, где даже люди понаторевшие, приобретшие опыт ценой величайших трудов, жертв, самоотверженности, продвигаются осторожно, с опаской, она посмела нагло сунуться… она завладела этим, точно издавна ей принадлежащей вещью, она положила на это руку с покровительственным видом… он едва сдержался, чтобы не оборвать ее, не оттолкнуть, не ударить по пальцам… и она с самонадеянностью новичка, с заносчивостью выскочки… Нарочно, чтобы его раздразнить, убежденная, что при постороннем он не решится наказать ее, что остолбенеет от изумления… она имела наглость, предвкушая заранее его бессильное бешенство, его сдерживаемую ярость… она, обезьянничая, тоном старого знатока, посмела сказать: Это скорее напоминает критскую скульптуру. Тогда он накинулся на нее: Что, что? и она едва заметно отстранилась… никогда не следует показывать разъяренной шавке, что боишься ее лая… а потом спокойно, отвернувшись от него, обращаясь, как ровня, к его другу, повторила свои слова, а другие, стоя рядом, восхищались ее хладнокровием… Да, не кажется ли вам, что это напоминает скорее критское искусство?., и с видом победителя, наклонясь к нему, потрепала его по щеке, грациозно протянула руку гостю и удалилась, сопровождаемая остальными, уже давившимися от смеха…

Попечительница несчастной детворы останавливает на нем суровый взгляд… Ну что ж, можете радоваться, вы добились отличных результатов. Все это дело ваших рук, эти запуганные, неполноценные, затравленные существа, которых вы держите на привязи, которые ловят малейший взмах ваших ресниц, не знают доверия, любви, боятся не угодить вам, бросаются сломя голову выполнять ваши самые путанные повеления… Критская скульптура… это было не то, что вам требовалось. Слова «Критская скульптура» были произнесены не так, как вам хотелось.

Вам не понравилась интонация. В ней не было положенного вопроса, должного сомнения… и не только сомнения — должной дозы тревожного ожидания вашей похвалы. И что же вы сделали в ответ, только взгляните на них, — они распростерты у ваших ног, бросают на вас сквозь слезы умоляющие взгляды… — Критская скульптура… Разве пе ты сам однажды говорил с нами об-этом? Что плохого, если я вспомнила? Хотела порадовать тебя? Попыталась показать, что ты пе зря тратил время? Но ясно, для него это только предлог, первый попавшийся… Он готов ухватиться за что угодно… за что угодно, лишь бы утолить свою подозрительность, свою враждебность… свою ненависть к нам…

Попечительница отвинчивает колпачок своего вечного пера, открывает записную книжку… — Ну-с, не будем терять время, резюмируем. Действительно ли вы укусили бедную девочку? По меньшей мере странный воспитательный прием.

Он выпрямляется, встряхивается. Где мы? Что происходит? Вы ошиблись дверью, мадам, вы попали не по адресу. Оглянитесь вокруг. Посмотрите на эту уютную комнату, на старого друга, сидящего против меня, на перкалевые занавеси, душистый горошек, настурции, вьюнки, сорванные в нашем саду моей дочерью, да-да, этой самой, и расставленные ею с таким вкусом в старинных вазах, на эту скульптуру на столике, между нами, на эту неподражаемую вещь, которой мы сейчас любовались… Поглядите на этих детей… вам нигде не найти более обласканных… Видите ли вы хоть след царапины? Кто и о каком укусе говорил? — Но вы сами знаете, мосье, они сказали, будто вы их укусили… Укусил! Ну-ка покажите ваши лодыжки, ваши икры, ваши руки… Укусил!.. Она поворачивается к ним… — Да, покажите мне. — Нет, мадам, ни к чему, это незримый укус… — Вы убедились, мадам, о, им должно быть стыдно… если бы мне в их возрасте… но они насквозь испорчены, отъявленные шалопаи. Напрасно я приглашал к ним лучших учителей, послушайте только, как коверкают они язык… эти пошлые метафоры, эти безвкусные гиперболы…