Вот почему в то утро я воскликнула «Бинго!», когда, дав задний ход и развернув колеса моей «джетты» так, что мне все же удалось втиснуться между стоявшими там «джипом» и «плимутом», на бампере которого красовалась наклейка «Fuck Bush»[7]
, я пристроилась у подножья крутой лестницы, огибавшей триплекс на улице Ментана. Там моя дочь снимала квартиру на втором этаже. Но беспокойство Пьера передалось и мне. Пока я ехала, в голове у меня вертелась единственная мысль: долго ли мне придется кружить по соседним улицам в поисках стоянки? И если я ее не найду, нужно ли мне будет разворачиваться, ехать в обратную сторону по мосту вплоть до Южного Берега, а значит, мой план рассыплется в дым?Утренний апрельский ветерок дул прямо в лицо. Пока я вытаскивала свои вещи из багажника, на противоположной стороне улицы один высокий мужчина, одетый в костюм в полосочку, поторапливал своих детей, не желавших садиться в его «субару». Его доводы – «не получите видеоигр», означавшие предел его терпению, – однако не могли перекрыть дружный ор двух девчушек, в знак протеста швырнувших на землю коробки со школьным завтраком. Я подумала: и как это я не договорилась с Ребеккой о конкретном времени, что, впрочем, вроде не сильно ее озаботило. «Хорошо бы ты приехала до шести, я бы тебе отдала запасной ключ», – такова была ее единственная просьба. Пока я карабкалась на балкон второго этажа с явно подгнившими перилами, от «субару» уже почти след простыл. Мне открыла Ребекка. Завернутая в зеленое полотенце, с красным тюрбаном на голове и мобильником, прижатым к уху, она чмокнула меня в щеку, прикрывая рукой телефонный микрофон.
– У-я, цветы!.. воскликнула она.
Она крепко обняла меня и тут же заметила, что цветы ей не дарили уже
– Да, да, моя мама. Надолго?.. На пару дней…
Я поставила свой чемодан в гостиной, к которой примыкала крохотная прихожая, заваленная туфлями и сапогами моей дочери, а букет тюльпанов положила на журнальный столик, где он занял место между треснутой кофейной чашкой, банкой с яблочным пюре, кучей книг, большая часть которых была открыта и повернута вверх тормашками, так, чтобы можно было всегда найти нужную страницу. Если моя дочь читает запоем, то это потому что она работает журналисткой в отделе культуры крупной монреальской газеты и каждую субботу, в секции Д, публикует свои литобзоры, хотя, по ее словам, всем на них наплевать. «В лучшем случае, – утверждает она, – люди считают звездочки в сноске». Ну, а мне-то приходится ее все время разуверять: «А я, моя дорогая, всегда с большим вниманием читаю все, что ты пишешь». Но это ладно! Больше всего, конечно, меня интриговал ее роман, своеобразная сага, в которую она посвятила меня еще в пору своей учебы на филфаке. Но когда наконец он будет завершен, я понятия не имела. Из уважения к тайне, которая, как говорят, сопровождает любой творческий акт, я уже давно не задавала вопросов, отчего, впрочем, никак не ослабевал мой интерес к повествованию, действие которого разворачивалось в конце XVII века. Героиней романа была одна из «королевских дочерей» Новой Франции по имени мадемуазель Анна, положившая жизнь на алтарь просвещения. Должна сказать, что я всегда питала слабость к персонажам-педагогам, ведь сама я до ухода на пенсию год назад работала преподавателем.
– Будь как дома, мамуля! – донесся из сумрака коридора Ребеккин радостный голос. – Я пошла одеваться.