После выписки из больницы мама несколько месяцев не работала. Она каждый день забирала меня из школы, и мы шли есть мороженое в полутемное кафе на автобусной остановке. Коричневый липкий стол, металлические креманки на ножке, в них мороженое цвета топленого молока. Днем тихо, почти никого нет. Мама сидит в песцовой шапке, расстегнув верхние пуговицы пальто, стараясь не капнуть мороженым на махеровый шарф. Она рассказывает, когда я была совсем маленькой, мы жили в этом доме, в соседнем с кафе подъезде. В двухкомнатной квартире вместе с маминым старшим братом. Я ничего из этого не помню.
Спустя годы мама часто вспоминала те месяцы, что провела на больничном. Как мы каждый день ходили есть мороженое. Это врач в детской поликлинике предложил в качестве профилактики моих постоянных ангин такой способ.
*****
Через пару лет я узнала, что у мамы был рак груди. Одну грудь отняли. От химиотерапии начали выпадать волосы. Вместо начесов и пучка на затылке она стала носить короткие стрижки. Со временем мамина голова стала похожа на одуванчик в пушинках. У меня волосы, точно такие же, как были у нее в молодости. Пепельно-русые и очень густые. С такой копной волос и шапка зимой не нужна, шутил надо мной физрук в школе.
После операции мама тщательно выбирала одежду. В первую очередь, смотрела на глубину выреза. И чтобы ткань не слишком облегала. Потому что грудь большая и впадина между телом и протезом будет заметна. Ей было 39 лет.
Потом она говорила, что выжила, чтобы не оставить нас с отцом одних. А он после операции, когда меня не было рядом, шипел ей, кому ты с титькой-то одной нужна. Об этом она мне рассказывала, когда я уже вступила в чертов подростковый возраст. Во время наших с ней походов за продуктами, с удовлетворением наблюдая за моим негодованием. И ведь никто, мстительно повторяла она, никто не догадывается, какие пакости он мне может говорить. Он ведь такой тихий и спокойный, все хочет интеллигентом выглядеть. Деньги на костюмы и шляпы клянчит. А я десять лет в одном и том же.
– Ты в одном и том же, потому что магазин «Богатырь» на другом конце города, а тебе лень ехать, услышала я однажды случайно обрывок их разговора с отцом.
Иногда мама выбиралась к портнихе. Фаине Ивановне. Она жила на краю города в новом микрорайоне, застроенном белыми девятиэтажками. В двухкомнатной квартире с взрослой дочкой, которая была полной противоположностью своей угрюмой матери. Лиля всегда радостно распахивала дверь, словно поджидала нас в прихожей и сразу убегала по своим делам, бросив на прощание анекдот или шутку, прежде чем мы войдем в комнату Фаины Ивановны. В любое время дня в которой был полумрак, завалы тканей и чужой недошитой одежды на всех предметах мебели.
Она командовала, чтобы мама раздевалась. Мама оставалась в светлой комбинации и смущенно прижимала руки к груди, пока Фаина Ивановна искала сантиметр. Не пойму, ты еще штоль потолстела, бубнила портниха, сосредоточенно снимая с нее мерки. Потом садилась за стол и на краешке, свободном от швейной машинки и разбросанных кусков материи что-то писала на вырванном из школьной тетрадки листке в клеточку. А я каждый раз таращилась на ее полную обожженную левую руку. Боялась смотреть, но и взгляд отвести от неестественно гладкой неживой кожи не было сил.
Мама торопливо одевалась и стояла у стола, ожидая, когда Фаина Ивановна закончит что-то подсчитывать. Наконец, портниха откидывалась на стуле и голосом, не терпящим возражений, говорила, сколько и какой ткани мама должна купить. На следующей неделе не вздумай мне ее привезти, некогда мне, другие заказы надо сдать.
Я всегда удивлялась, зачем мама ходит к такой. Она грубая, шьет долго, иногда ошибается с фасоном. Но не спрашивала. Потому что мама каждый раз сама оправдывалась, когда мы спускались в пока чистом, нормально пахнущем лифте вниз. Мы вместе с ней еще на заводе работали, она мне уже тогда вещи шила, как же я от нее уйду, неудобно как-то уходить спустя десятки лет.
Но ушла. Когда страну захватили барахолки. Там она мерила турецкие свитера и блузки на одежду, в которой была, и придирчиво оглядывала глубину выреза. Продавщицы, предлагали более открытые вещи, но она извиняющейся скороговоркой повторяла, что такое ей не идет.
*****
Мама придавала большое значение еде. Питаться нужно было разнообразно и много. Не норковая шапка показатель достатка или видеомагнитофон под телевизором, а полный холодильник и бутерброды с красной икрой по праздникам. Из продуктовых магазинов мы всегда возвращались, как говорили тогда, с сумками и в руках, и в зубах. Мама рассказывала отцу, что вкусного купила и заботливо спрашивала, как он себя чувствует. Она всегда подчеркивала, что он очень больной человек, словно это было главным его достоинством. Поэтому, когда я пошла в первый класс, она стала брать меня с собой за продуктами, носить сумки и стоять в очередях за всем. Его жалела. Даже не помню, чтобы отец носил что-то тяжелее своего дипломата, в который аккуратно складывал завернутый в газету обед на работу.