Выбираю таран

Сгоряча и боли не почувствовал. Постепенно освободился от парашюта, перезарядил пистолет и стал наблюдать, маскируясь в кустах. Господи! Неужели я, летчик, на земле погибну! И вдруг — тра-та-та-та! Это Иозица меня сверху прикрывает. Ну, думаю, вдвоем-то мы еще повоюем. Летает мой лейтенант и поливает их свинцом на бреющем, чуть ли не к самой земле прижимается. Одного, самого прыткого фашиста он уложил, остальных взяли в плен наши солдаты, прибежавшие на выстрелы. Только после этого осмотрел я себя, ощупал. Гляжу, пробит пулей левый рукав и левый карман гимнастерки. Обрадовался: рядом была смертяшка и пролетела — значит, счастливчик я. А посмотрел на ноги — ахнул. Распухли, как колоды, не слушаются, не идут…»

Уже после второго тарана, за который был награжден орденом Ленина, Харитонов был переведен в 964-й истребительный авиаполк командиром эскадрильи.

К концу войны на его личном счету было 14 только подтвержденных личных побед, десятки — в группе, сотни штурмовок наземных войск противника.

После Победы из армии не ушел. В 1953 году закончил Военно-воздушную академию. После нее обычно прямая дорога в генералы. Но Петр Тимофеевич, то ли в силу своей прямой натуры, то ли по причине больных ног — следствию второго тарана, через два года ушел в отставку молодым, в 49 лет, в чине полковника. Поселился в Донецке.

Часто бывал в местах боев — званым и всегда желанным гостем части, где совершил с боевыми друзьями три тарана через неделю после вторжения врага. Рассказывал молодым «летунам», как он называл и себя шутливо, как оно было им там, на войне.

— Сейчас немало памятников воздвигается по стране героям Великой Отечественной. Каким бы вы хотели видеть памятник себе или другим героям воздушного тарана? — спросил его как-то молодой политработник.

Петр Тимофеевич только на миг задумался и ответил:

— Торчащий из воды Чудского озера хвост «юнкерса» со свастикой, а над ним — взмывающий в небо «ишачок» Миши Жукова. Пусть враги помнят…

ВО МГЛЕ НОЧИ

Предыстория подвига

Слава часто выбирает среди многих героев, равных по подвигу, кого-то одного. Так, среди более 170 самоотверженных героев, закрывших своим телом амбразуру вражеского дота, широко известен лишь Александр Матросов; среди более 500 экипажей, бросивших свой горящий самолет на вражеские позиции, — Николай Гастелло; среди более 600 летчиков, уничтоживших вражеский самолет таранным ударом, — Петр Нестеров (1914) и Виктор Талалихин (1941).

После победы в Великой Отечественной начали открываться новые имена воздушных таранщиков первых дней войны, и таран Талалихина стали называть первым ночным.

Но кропотливая работа исследователей и свидетельства ветеранов выявили, что первым в мире совершил ночной таран в октябре 1937 года в далекой Испании, раздираемой гражданской войной, летчик-доброволец Евгений Степанов. Приземлился на самолете.

Первым в годы Великой Отечественной войны, на третьи сутки вторжения, в ночь на 25 июня остановил полет фашистского бомбардировщика в районе Одесса-Кишинев Константин Оборин. Приземлился на самолете.

Вторым, в ночь на 29 июля, не подпустил к Москве «юнкере» Петр Еремеев. Приземлился на парашюте.

Третьим, в ночь на 7 августа, преградил своим истребителем дорогу на Москву воздушному убийце легендарный Виктор Талалихин.

Четвертым, в ночь с 9 на 10 августа, тараном «сбросил» с неба бомбардировщик на подступах к Москве Виктор Киселев. Приземлился на парашюте.

Пятым, в ночь на 5 ноября 1941 года, сокрушительным ударом своего истребителя свалил начиненный бомбами «Хейнкель-111» над Ленинградом (немецкий самолет упал в Таврический сад) Алексей Севастьянов. Всего ночных таранов за войну — более десяти.

Были попытки объяснить ночные тараны случайным столкновением: пилот не в силах точно определить расстояние на больших скоростях и в полной темноте.

Тьма действительно скрадывает расстояние, искажает очертания, и глаз пилота не сразу адаптируется к ориентировке в темноте. Но пилотов еще в летных школах обучают слепым и ночным полетам: курсант, сидя под зашторенным колпаком, учится пилотированию по приборам, затем совершает учебные полеты в ночном небе и условиях плохой видимости.

Настольной книгой, по признанию многих асов, в предвоенное время была работа американского летчика Ассена Джорданова «Полеты в облаках». В летной среде стали крылатыми его слова: «Летное искусство испытывается не в ясную, а в туманную погоду…»

Но о полетах в кромешной мгле А. Джорданов ничего не писал — в мировой авиации, тогда не имевшей радиосвязи и не управляемой с земли, ночные полеты считались смерти подобными. Но только не в России, накопившей богатый опыт «смерти подобных» полетов при освоении Арктики и Северного морского пути, спасении затертых во льдах судов и просто на обычных маршрутах в районах Крайнего Севера. Многие наши летчики носили звание «мастер слепых и ночных полетов».