Выбор

Десять процентов от цены — владельцам аукциона. С трех миллионов — триста тысяч.

— Три миллиона пятьсот! Четыре!

Вопль из зала:

— Воды! Скорее воды! Даме плохо!

Даму потащили на носилках весьма скоро. Колени вверх. Мордочка чернобурой лисы — вниз. Есть причина такой скорости: санитарам не терпится вышвырнуть даму из зала, скорее вернуться и досмотреть финал.

— Одиннадцать миллионов франков! Двенадцать! Тринадцать!

Тишина в зале такая, что если бы длинный шептал, то все равно во всех углах было бы слышно. Но он кричит. Он кричит как ишак, возбужденный возможностью акта любви. Он кричит, и его слова отскакивают от стен рикошетом:

— Семнадцать! Восемнадцать!

Шустрый делец ногти грызет, словно семечки: видел же, как эту картину подвезли, надо было прямо у входа миллион франков предложить, да и увезти картину еще до аукциона.

— Двадцать один! Двадцать два! Двадцать три!

Самые пронырливые из журналистов давно в зале. Через все кордоны пробились. Настю снимают и шедевр двадцатого века — картину «Вторая мировая война».

— Двадцать четыре миллиона франков!

Вот тут-то в левом дальнем углу рука господина в сальном галстуке опустилась. На двадцать четыре согласны оба. Но господин в левом углу выше этого не пойдет. А господин в правом углу? Его рука победно поднята.

— Двадцать пять миллионов франков!

В правом углу рука поднята. В левом нет.

— Двадцать пять миллионов франков — раз…

Все головы — на господина в левом углу. Он спокоен. Он невозмутим. Он слегка улыбается, выражая непонимание тому вниманию, которого он удостоен. Его руки скрещены на груди.

— Двадцать пять миллионов франков — два!

Господин разводит руками, показывая публике, что выше головы не прыгнешь. Цена немножко кусается…

— Двадцать пять миллионов франков… три!

Бабахнул молоток в сверкающую тарелочку: бом-м-м! Ах, что же тут началось! Тишину разорвало в клочья, в мелкие, глазу незаметные клочки, разорвало, словно манекен гранатой РГД-33. Взревели разом дамы и господа, как верблюды, требующие любви. Люстры хрустальные зазвенели от крика, визга и писка, от аплодисментов и топота.

Журналисты на Настю приступом:

— Мадемуазель Стрелецкая!..

— Мадемуазель Стрелецкая, как всемирно признанный гений и лидер русского суперавангарда, что вы могли бы сказать по поводу…

Полицейские наряды (их к концу торгов в зале было уже пять) проявили профессионализм. Интенсивным мордобоем приступ отбили. Личная безопасность выдающегося мастера-новатора мадемуазель Стрелецкой гарантирована и обеспечена: отбивая напор, полицейские сумели вывести ее в соседнюю комнату. Туда же эвакуирована картина — одно из величайших достижений культуры двадцатого века. Туда без увечий и телесных повреждений был вынесен на руках неизвестный господин, купивший картину. После этого, перегруппировав силы, пять полицейских нарядов внезапным напористым рывком вышибли публику из зала, а уж на улице конная полиция размашистой рысью, палками резиновыми рассекая воздух и чьи-то головы, довершила разгром, разогнав нахлынувшие толпы.

4

 В соседнем пустом зале ошалевшая дирекция аукциона дает прием в честь выдающегося мастера мадемуазель Стрелецкой и неизвестного господина, купившего шедевр. Вернее, в честь представителя того господина. Звон бокалов. Тихий рокот пришибленных людей. Суетятся срочно вызванные из соседнего ресторана официанты. Всё — бестолковым экспромтом.

Директор поднимает бокал шампанского и, не находя слов для такого случая, попросту выпивает. Вместе с ним пьет длинный с молотком. За свою жизнь он такой сделки еще не совершал. Дирекция получит десятину, а он лично — процент от этой десятины. Десятина — два с половиной миллиона. Из них длинному персонально — двадцать пять тысяч франков. За день работы. За то, что цифры выкрикивал. Так это же не все: он сегодня не только шедевр Стрелецкой продал, сегодня были и Шишкин, и Фаберже, и Айвазовский. То, понятно, мелочи. Но и они на дорогах Европы не валяются. Прикинул длинный, сколько ему сегодня достанется, — сам себе не верит.

В зале, кроме великой художницы и ободранного господина, — только свои. И все равно народу набивается. У победы всегда много родственников. Шампанское — ящиками, ящиками, ящиками.

Между выпиванием и поздравлениями — формальности. Господин с обтрепанными рукавами отдает директору чек на двадцать пять миллионов франков. Подпись: Червеза.

Легкое замешательство: а разве сеньор Червеза знал заранее, что именно такой будет цена?

На неожиданный вопрос после короткого размышления найден ответ: нет, конечно, сеньор Червеза не мог знать, какая будет цена. Двадцать пять миллионов франков — это максимум, выше этого сеньор Червеза не стал бы подниматься. А если бы цена оказалась ниже, он бы просто прислал другой чек.

Вот как? Убедительно.