Выбор

— Что ты совсем другой. Сначала я подумала, что ты… Нет… Он изменился, что-то понял, одумался… Потом решила, что это просто какая-то игра, очередная ложь. Но… Сегодня, на фабрике… Твой голос… Твой взгляд, у тебя совсем другой взгляд. Там, внутри, не он — совсем другой человек, смотрит так прямо, внимательно. От этого мне бывает страшно. И так хорошо. Он никогда так не смотрел, никогда не умел заботиться о других. Он умел говорить так ласково… И как он был жесток при этом… А ты… Ты говоришь совсем иначе, иногда даже жестоко. Твоя улыбка иногда пугает, твой взгляд может замораживать… Как ты говорил со мной, когда отправил пить воду, как смотрел… Я испугалась, правда. А когда шла в дамскую комнату, подумала — он ведь хочет мне хорошего, беспокоится и волнуется. И улыбалась, — она порывисто вздохнула, чуть беспомощно пожав плечами, — когда же ты сегодня заговорил о венчании, о ребенке… Я окончательно поняла, что ты — не он. Он был совсем другой и никогда бы так не сказал. Я молила о чуде, о помощи, о спасении. Значит, и вправду Небо услышало… Или… Не знаю, милый… Но, пусть…

Вот и все. Пока я колебался и сомневался, Берта все сделала за меня сама. И что теперь? В голове пустота, я не знаю, что сказать. Мне кажется, что мир вокруг стал хрупким и прозрачным, произнесу что-то — и все исчезнет, развеется дымом, полночным видением после пробуждения. Не хочу. Не хочу!

— Берта, я…

— Шш, любимый… Не надо ничего говорить.

Роберта внимательно смотрит мне в глаза, поднимает руку. Пальцы осторожно касаются самыми кончиками, медленно очерчивают глаза, скулы, брови… Такая неожиданная ласка…

— Берта, я…

Пальцы ложатся на губы, останавливая.

— Ничего не надо говорить, не надо.

— Что мы будем со всем этим делать?

— Ничего не будем. Мой милый любимый… Клайд.

Я замер.

— Клайд?

Она положила ладони мне на плечи и наклонила к себе, глаза в глаза. Шепнула.

— Ты — Клайд. А он… Тень. Без имени, без следа, без памяти. Да?

Долго, очень долго молча смотрим друг другу в глаза. Тихо прошептал в ответ.

— Да.

И я, наконец, достаю из сумки два свертка. Небольшие свертки, перевязанные шпагатом.

— Что это?

— Письма. Твои и…

— Сондры?

— Да.

— Зачем?

Мы стоим рука об руку над гаснущим костром. Я смотрю в ее широко раскрытые глаза, в них любовь, радость, в них обещание. И через секунду оба свертка падают в огонь.

Часть

Угасший было костер, приняв новую пищу, вспыхнул и выстрелил снопом искр. Слишком сильным для двух небольших свертков бумаги. Рука Роберты вздрогнула, я сжал ее крепче, удерживая. Она склонила голову к огню, глядя, как языки пламени пожирают листки бумаги и с ними слова. Слова радости, надежды, любви. Слова отчаяния, безысходности, одиночества. Все они, такие разные, сейчас были одним, соединенным огненным венчанием. Эти слова уходили в небытие. Очищающий огонь подводил черту подо всем.

Мы рука об руку стояли над угасающим костром. Роберта повернулась ко мне и заглянула в глаза, близко-близко, наклонив мою голову к себе.

— Милый, зачем?

Я ласково погладил ее по холодной на ночном ветру щеке.

— Эти письма — знак прошлого. Огонь сжёг их, отправив в небытие. Мы же — останемся, вместе. Навсегда.

Бережно обнял и дальнейшие слова просто шептал, зарывшись лицом в каштановый аромат волос, шляпка куда-то упала, но я уже не обращал внимания. Роберта доверчиво прижалась щекой к груди и слушала, слушала…

— Это страшные письма, родная. Каково тебе было их писать… А каково их читать, если я — не он… А рядом — письма Сондры, такие радостные и беззаботные. И все это — твоя боль, милая моя девочка. И все это я решил предать огню. Здесь. Сейчас. Предать огню прошлое. Сжечь твое отчаяние, твое одиночество.

Слегка отстранил от себя Роберту и охватил взглядом всю её маленькую и беззащитную фигурку, волосы рассыпались. Внезапный порыв ветра разметал их в стороны, пальцы крепче сжались на хрупких плечах.

— Твоя детская сказка сбылась. Из тьмы пришел совсем не принц, но тот, кто никогда не оставит тебя. Слышишь?

— Слышу, любимый. И я никогда тебя не оставлю, обещаю.

И ее губы уже не внезапным порывом отчаяния, а ласково и мягко нашли мои, руки обвились вокруг шеи и привлекли к ней. Время остановилось для нас, и сколько его прошло, уже никто не замечал. Только слышно потрескивание погасшего костра, налетевший ветер развеял пепел сгоревших писем.