Выбор

— Кхе-кхе… Извини, воевода… Но не гоже правителю… демонстрировать несдержанность и глупость… Причем, и одно, и другое одновременно. Даже, с учетом юношеской горячности… — и, не обращая внимания на возмущенный взгляд Любомира, неспешно продолжил. — Во-первых, и тебе это известно, на время страды в Оплоте остаются только больные и хранители самого преклонного возраста. Остальные отправляются по домам именно для оказания помощи в сборе урожая. А во-вторых, Мастер не вмешивается в мирские дела, а лишь на правах человека более опытного, хотя бы из-за разницы в возрасте, дает совет. Поверь мне на слово, Любомир, если б Оплот хотел приказать, то и слова нашел бы соответствующие. Засим, госпожа баронесса, разрешите откланяться. Больные, знаете ли, ждут…

Прощальный поклон удался Хранителю чуть лучше приветственного, да и выскользнул он обратно значительно резвее, чем вошел. Похоже, несмотря на напускную вальяжность, Удалу совершенно не хотелось отдуваться за все шероховатости, издавна существующие в отношениях между Оплотом и королевской властью.

— Чего ты взбеленился? — немного раздраженно спросила Анжелина, покусывая стебель ириса, который перед тем задумчиво вертела в руке. — Как по мне, вполне дельный совет. Может и в самом деле не стоит спешить с отправкой добровольцев?

— Терпеть не могу, когда кто-то считает себя умнее всех. Даже если прожил чуть дольше и прочитал на одну книгу больше, — резко ответил Любомир, раздраженно прохаживаясь по комнате. — Неужто ты кажешься такой беспомощной и глупой, что Оплот решил за тобой особо приглядывать? Хотел бы я видеть, как Остромысл напишет подобное послание моей матушке!..

Напоминание о ее излишне юном возрасте Анжелине тоже не понравилось и, если буквально минуту назад девушка еще собиралась спорить с Любомиром, то теперь была полностью на стороне витязя.

— Тем более, что я планировал отправить в Бобруйск только обозы, в сопровождении охраны из полусотни ратников, необходимой для их безопасного передвижения. А остальных дружинников придержать до окончания страды. Собственно и в Бобруйск собирался именно с целью: разобраться во всем на месте. Издали многое видится иначе. Возможно, задержка в месяц ничего не изменит, и будет на благо Зелен-Логу, а возможно…

Он приблизился к Анжелине, опустился перед ней на колено, взял в ладони ее пальцы и взглянул в глаза. В этот раз девушка не отвела взгляда.

— Если ты пришлешь голубя, клянусь: я отправлю на помощь все мужское население Дуброва. Даже, если нам всем после придется питаться желудями. Ты только останься жив. А остальное как-нибудь сладиться.

Поцелуй, которым они скрепили, уложенный союз, был по-настоящему жарким с обеих сторон…

* * *

Как ошибаются физически здоровые люди, конфузливо отводящие взгляд при виде слепого. Во всяком случае Островид давно не чувствовал себя ни увечным калекой, ни тем более — ущербным. Разве ж найдется среди тех же зрячих человек, которому удастся отличить пчелу, вылетевшую из улья, от пчелы — возвращающейся с взяткой? Или, к примеру, распознать по едва слышимому писку беззаботного комара и жаждущую крови комариху? А мириады запахов и оттенков, рассказывающих обо всем на свете тому, кто спрашивать умеет? То-то же…

Вот и сейчас, никого не видно, даже топота копыт не слыхать, а ветер уже принес слепому провидцу весточку. Гости к нему едут… И не кто-нибудь, а его любимец — атаман Медведь поспешает, торопиться. Совсем коней не щадит. Да и сам притомился изрядно… С чего бы это он? Вроде только виделись недавно? В тот самый день, когда они с Ханджаром о поединке в Роще Смирения рассказывали… Неужто случилось что? Вряд ли. Откройся Барьер, даже он, недоучившийся хранитель, столь мощный выброс магической силы непременно почувствовал бы. Иное что-то произошло. Ну, да чего гадать, вон уже и топот слышен. Значит, вскоре гость и сам пожалует.

Островид, не нарушая установленной им же традиции, поднялся и вышел во двор, навстречу… Раньше он так поступал намеренно, чтоб удивить, мужественных, жестоких сердцем, но по-детски наивных харцызов, внушить им почтение, а там и привык. Давно уже нет в Степи более уважаемого человека, чем слепой провидец, а он по-прежнему, неизменно встречает каждого, сидя на лавочке перед домом.

Топот становился все громче, пока не приблизился к краю буерака. Там Медведь придержал коня, и вроде неспешно, но быстрее чем обычно, съехал вниз.

— Здорово, батька! — заорал, по обыкновению, еще не спешившись. — Как оно живется-можется?

— И тебе не хворать, Медведушка. Хвала, Создателю, ползаю еще…

— Вечно ты, батька, прибедняешься… — приблизился атаман. — А самого и оглоблей не пришибить.

— Может и так, — не стал спорить Островид, хитро улыбаясь. — Есаулу войска харцызкого виднее.

Тот только охнул.

— Вот сколько лет мы уже знакомы, а все удивляюсь: как ты это делаешь? Есаулы что, по-другому пахнут?

— Шуршат иначе… — рассмеялся Островид, довольный произведенным эффектом. — На тебе не обычный шелковый кушак, а расшитый золотом. Что в Кара-Кермене является знаком отличия есаула великого Хана, если я не ошибаюсь.