Выбор

Я хочу сказать, но меня что-то плотное душит, не давая произнести ни слова. Устало прикрываю глаза и чувствую, как щеки становятся обжигающе влажными. Это слезы. Я плачу? А разве я еще могу плакать?

* * *

Сижу на опущенной крышке унитаза в ванной, дышу в ладони, плотно прижатые к носу и рту. Это такая техника дыхания, при отсутствии кислородной маски или пакета для дыхания. И если я могу об этом думать, значит я разбилась не полностью.

Умываюсь холодной водой, наплевав на потекшую тушь. Смотрю в зеркало, облокотившись руками о раковину, и не узнаю себя: размазанная тушь, искусанные до крови губы, узкие отекшие глаза и пустой, совершенно безжизненный взгляд.

Понемногу прихожу в себя и на место аффекта приходит другое чувство. Чувство стыда. Прикрываю глаза и снова делаю глубокий вдох. Мне ужасно стыдно. Стыдно перед теми людьми, которые находятся сейчас за этой дверью и ставшие свидетелями моего унизительного падения. Ведь ниже больше падать просто некуда, когда тебя прилюдно выставляют шлюхой. Кажется, так он сказал.

Я хочу смыться вместе с водой в этом дорогом унитазе. Не хочу и не могу выйти отсюда. Это слово словно клеймо у меня на лбу, горит красными буквами. Мне кажется, если я выйду из своего временного укрытия, на меня будут тыкать пальцами и скандировать: «Смотрите, шлюха идет! Она- шлюха!».

Я до сих пор не понимаю причину произошедшего и сейчас я не в силах анализировать ее, возможно, я сделаю это позже, дома, одна, лежа в постели и уткнувшись в подушку, но сейчас меня разрывает на части от того, что мое личное, интимное, запретное выставили напоказ, обнажили, а потом надругались. Не могу поверить, что ОН сделал это. За что?

Горячие слезы вновь катятся по моему лицу, и я не в состоянии их остановить.

Тихий стук в дверь и еле слышное:

— Сашенька, — Полина Андреевна, — как ты там, милая?

Теперь они все знают и тоже считают меня шлюхой?

Я хочу уйти. Уйти из этого разрушающего жизни дома. Бежать от всех этих людей, приносящих друг другу боль и страдания.

Последний раз брызгаю в лицо водой и проворачиваю замок.

51

Максим

Я не думал, что смогу ненавидеть кого-то сильнее, чем отца. Оказалось, могу. Только эта ненависть не вдохновляет, не побуждает сопротивляться, а убивает, мучительно, выкорчевывая все внутренности. Я ненавижу ее, искусную притворщицу.

Усмехаюсь сам себе, качая головой. Не верю, что смог так легко попасться в ее ловко расставленные сети. Опрокидываю в себя третий стакан коньяка, жмурюсь и кашляю в рукав. Жгучая жидкость обжигает горло так, что выступают слезы, но мне плевать, я хочу сжечь в себе все органы и не чувствовать, а потом сдохнуть. Паренек за барной стойкой внимательно следит за мной, я уже пару раз послал его на хрен и всячески спровоцировал. Я хочу получить по морде, чтобы переключиться на другую боль, а не ту, что сжимает в груди.

Как я мог не заметить? Как мог увязнуть так глубоко, по самые уши в этом болоте из чувств. Я ведь действительно начал верить, что у нас может получиться. Две недели. Две гребаных недели я практически чувствовал себя пиздатым счастливчиком. Я утопал в ее нежности, ласках, веснушках и шелковых волосах.

Когда они успевали крутить любовь, ведь всё свободное время она проводила со мной? Я смиренно решил забить на мысли об их возможном романе и успокоился. Они не встречались, не созванивались, а я сгорал в ее руках и тепле. Как можно так искусно притворяться? Ради чего? Ради, сука, траха, которым не мог обеспечить мой инвалид-братец? А на что она рассчитывала дальше? Что я просто пожелаю им на свадьбе «долго и счастливо»?

Бью ладонью по стойке, отчего пустые фужеры ударяются друг о друга. Бармен гневно смотрит на меня. Ну наконец-то. Давай, врежь мне, ну. Но у парня, видимо, крепкие нервы и стальные яйца, раз он подходит ближе и наливает очередную порцию коньяка.

Закрываю глаза и улетаю в маленькую уютную квартирку, с обшарпанным диваном, но таким, сука, родным. Я же чувствовал, ощущал, как ее уносило под моими прикосновениями, как вибрировали стены от ее стонов и криков, как плавилась кровь. Так невозможно сыграть, так какого хрена? Что тебе не хватало, зараза? Денег, подарков, признаний, обещаний?

Почему снова выбирают его, а не меня?

«Я соскучилась», — в голове набатом бьют ее последние мне слова. Так соскучилась, что согласилась выйти замуж за моего брата?

Там, в Москве, куда отправил меня отец вместо себя, меня ломало от тоски. Я скучал. Дико скучал. Но не мог открыто об этом говорить. Что-то не давало. Просто я не умею вот так открыто показывать чувств, не научился, да и не для кого было. Не мог переступить через себя и сказать ей эти важные слова, что тоже неистово скучаю, что бьюсь в агонии в разлуке. А она ждала. Знаю, что ждала этих слов. Нежности тебе не хватало? В старшем брате ты ее находила, дрянь?