Выбор

Понимала, что не поможет. Знала, что лучше молчать. Но мне было нестерпимо больно. Он периодически бил по груди или животу. Но чаще доставалась рукам, спине, ногам. Поэтому я всегда носила длинную одежду в несколько слоёв. Чтобы точно никто не увидел синяки на моём теле. Я даже спала в штанах и топе под горло с длинными рукавами. Хотя мама и Картер прекрасно знали, что с моим телом. Они всё знали, но ничего не могли сделать. Никто не мог.

Никто.

— Заткнись, шлюха! — ударил по ягодицам, и я упала, не сумев устоять от его силы.

Стоя на коленях перед ним, подняла голову. Отец почему-то всегда хотел, чтобы я смотрела ему в глаза в этот момент. Видимо таким образом смирение и подчинение лучше ощущались для него, что совершенно не логично. Но где можно искать логику в избиениях?! Поэтому я всегда смотрела и Трэвису в глаза, когда он угрожал, оскорблял или просто рычал на меня. Привычка. Но он, наверное, думал, что я таким образом показывала своё сопротивление. Он ошибался. Он во всём ошибался.

Почему-то вспомнились его слова, что меня мало пороли родители, раз я такая испорченная. Тогда мне стало нестерпимо больно, что хотелось завыть от отчаяния. А ещё, он хватал меня за локоть, который постоянно был синим от отцовских ударов. А ещё, Трэвис тоже говорил, чтобы я смотрела в глаза, когда говорю с ним. А ещё, он тоже говорил, что остановится только когда сам решит это сделать. Отчасти поэтому Трэвис был опасным. Но не только…

— Папа… — всхлипнула я.

— Что я тебе говорил?! Ты хочешь, чтобы тебя тоже изнасиловали и убили?! Ты этого добиваешься, да?! Ты видела какой он парень?! Он опасный! — заорал отец, ударяя меня по рёбрам.

Согнулась пуще прежнего, глотая слёзы. Сердце бултыхалось в горле. Тело пылало и ныло от боли. Старые синяки не успевали заживать, как появлялись новые.

— От него буквально исходит энергия опасности! Он тебя изнасилует и убьёт! А ты сама провоцируешь его, выходя из дома и разговаривая, словно так и должно быть! Шлюха! Я четвёртый год пытаюсь уберечь тебя, а ты сама идёшь в лапы к опасным парням! — ещё один болезненный удар по груди.

Упала навзничь и съёжилась в позе эмбриона. За потоком слёз уже ничего не видела. Да и не хотелось, если честно. Мне становилось уже всё равно. Я уже хотела, чтобы меня изнасиловали и наконец убили. Правда. Это ужасно звучит, знаю. Но почти четыре года жить в этом ужасе уже невозможно.

Я была девственницей. Я ни с кем не встречалась. Я даже не общалась с парнями. Но меня били стабильно раз в неделю по любому подозрению или же в качестве профилактики. Я получала за то, чего не делала. И от этого становилось вдвойне больнее. Это же несправедливо. Поэтому в последнее время закрадывались мысли, что лучше бы я уже что-то сделала, чтобы не просто так терпеть эти жуткие удары. Чтобы хотя бы за дело получить. Ужасно? Знаю. А что мне делать?! Кто-нибудь может мне сказать, что делать?! Я в полной власти своего отца. Вся наша семья в его твёрдом кулаке. Ни свободно вздохнуть, ни расправить плечи, ничего.

— Он опасный! Он тебя изнасилует! Но в этом случае виновата будешь ты! Если Джуди была жертвой, то ты сама виновата! — буквально выплюнул отец эти гадкие слова, пока дубинка обжигающе касалась моих ягодиц. — Я всё сделал, чтобы оградить тебя, но ты яростно сопротивляешься! Никакого университета ты не получишь! Доучишься этот год и будешь сидеть дома! — вопил он на весь дом.

Но удары прекратились. Облизывая солёные от слёз губы, пыталась выровнять дыхание. Но не получалось. Всхлипывая, ощущала каждую клетку своего тела. Оно пульсировало от боли. Вот так я привыкла чувствовать своё тело, а не то, что Трэвис с ним сделал в гараже.

Отец всегда бил так, чтобы оставались синяки, в отличие от многих тиранов, кто, наоборот, старался не оставлять их. Почему? Потому что он считал, что, смотря на них я точно буду помнить, что мне нельзя ни с кем общаться, что все мужчины опасны, что меня могут изнасиловать, если я даже посмотрю на кого-нибудь. И я шарахалась ото всех.

Трэвис был опасным для меня по многим причинам. Помимо вышеописанных, он просто был парнем. И это уже означало, что мне нельзя с ним даже стоять рядом. Он был активным парнем. Он любил секс. У него синие глаза, как глубины опасного океана.

Но лёжа сейчас на полу в кухне, я думала об этих опасных глазах. Словно цеплялась за это видение, чтобы не утонуть в своей боли. Он не сдал меня сегодня. Он прикрыл и соврал ради меня. Он не сказал ни одного лишнего слова. Он хотел понять меня. Он извинился. И сейчас я была готова поверить в его извинения.

Сейчас мне хотелось поверить хоть во что-то, чтобы подняться с пола и пойти в свою комнату. Сейчас мне хотелось помечтать о том, что он не опасный. Что он не тронет меня, а защитит.