Выбор Артура (СИ)

Я вышел на улицу, постоял у больницы. Конечно же, я прекрасно понимал, в каком Артур сейчас состоянии. Мозгами все понимал, а сердце разрывалось на части. Зачем он так со мной?

Я — то, что ему сделал? И такая меня злость вдруг взяла, на мою распрекрасную «бывшую». Женщину, которую еще полгода назад любил, я готов был возненавидеть. Позвонив Светке, и не дав ей опомниться, вылил на ее бедную голову весь негатив, что был у меня в запасе. И мне стало немного легче. Оторвался — называется.

Домой идти не хотелось. Хотелось нажраться до поросячьего визга. Купив литровую бутылку «Горилки», я двинул к Костику. Ольга открыла мне дверь, и тут же захлопнула её у меня перед носом. Я со всей дури налег на звонок. Мне нужен Костя, мне срочно нужна была его жилетка.

И я не собирался отступать. За дверью послышался Костин слонячий топот.

А от его рыка «А ну отойди от двери!» я чуть было не отошел, но вовремя понял, что это не мне.

Светка была у них. Сидела зареванная и тихая, какой я сроду ее не видел. Шмыгая носом, смерила меня «таким» взглядом! Я почувствовал себя гвоздем под ударом молотка.

Ну и хрен с ней. Мне с ней не жить и детей не крестить. Пусть ненавидит меня, по крайней мере, хоть не презирает.

Когда мы на кухне с Костей, не разговаривая, выпили полпузыря, явились Светка с Ольгой. Как будто их кто-то звал. Ольга, молча, достала две рюмки, налила по полной, и они со Светкой залпом их глыкнули.

— Как долго вы с Артуром? — Светка сверлит меня взглядом.

— Не бойся, когда ты с ним жила, у нас ничего не было. Ты сама его бросила, в конце концов.

— А ты подобрать решил?

— Ну, хватит! — Костя вдруг треснул кулаком по столу так, что и тарелки, и мы подпрыгнули.

— Задолбали на хрен. Чего ты до него доколупалась? Что у вас, у баб, за привычка: сначала проебёте, а потом ляжки обоссываете. Любят они друг друга — всё!

Ольга, всегда спокойная, вдруг взвилась.

— А тебе, муженёк, не западло с пидорасом водку жрать? Может, у тебя тоже рыльце в пушку?

Я видел, как Костя сжал кулаки. Я испугался, Светка, по-видимому, тоже: что он сейчас ударит Ольгу. Мы со Светкой с обоих сторон схватили его за руки.

Костя выдернул руки, разлил горилку, мне и себе.

— Олеж, давай на брудершафт. Мне не западло выпить с моим лучшим другом, пусть он хоть черта лысого любит. Поняла? А вот то, что твоя любимая сестричка жизни чужие, как спички ломает, по-твоему, нормально?

Светка, не выдержав, разревелась:

— Дура я, ненавижу себя. Если Софья не отойдет, никогда не прощу себе этого.

Я ее приобнял, и сам не знаю зачем, сказал, что Артур выгнал меня из больницы, что он не хочет меня больше видеть.

Она подняла на меня заплаканные глаза:

— Ты что, действительно его любишь?

У меня ком в горле встал, я понимал, что своим ответом раню ее, но не сказать не мог:

— Никого так не любил, как его. Прости, Светик.

За столом повисло тяжелое молчание. Костя разлил остатки «Горилки», и достал самогон.

Утром я позвонил Артуру. Телефон всё еще был отключен. Наверное, он у него сел, а зарядки нет. И голодом в больнице сидит, поди… Я купил продукты, соку. Взял его запасной зарядник, полотенце, мыло. И на свой страх и риск пошел в больницу.

Он спал на соседней кровати, свернувшись калачиком на голом клеенчатом матрасе. У меня сжалось сердце. Софья Владимировна лежала под капельницей. Глаза закрыты, кожа мертвенно-бледная, одна половина лица как будто выдвинута, вокруг губ синева.

Медсестра подошла ко мне и, молча тронув за рукав, поманила за собой.

— Вы родственник?

Я замялся, не зная, что сказать.

— Не близкий, но родственник.

— Не переживайте, она поправится, все будет хорошо. Она уже разговаривать начала. Правда плохо ещё, но будем надеяться, речь выправится. А ходить пока с палочкой придётся, но дай бог отойдет. Вы её сейчас покормите. Артура можете не будить, он уже вторые сутки без сна, пусть поспит. Я вам сейчас одеяло дам, укроете его.

Софья Владимировна внимательно, молча, смотрела на меня, пока я ее кормил с ложечки бульоном. Я был ей благодарен, что она позволяла мне это делать. Когда я поправил ей подушки, она слабо сжала мою руку. Ее губы с трудом выдавили:

— Это ты?

Я кивнул, и поцеловал ей руку. Уголки её губ дернулись:

— Умеешь подмазаться.

Она говорила вполне понятно. Потом тихонько погладила меня по руке:

— Не обижай его. Он мой единственный, все, что есть.

— Мой тоже. Я никогда его не обижу.

Она тяжело вздохнула. В её глазах было столько боли и осуждения, что мне хотелось взвыть.

— Мама — я и не заметил, как Артур проснулся. Он опустился на колени перед койкой, и уткнувшись в мать, заплакал навзрыд.

Плакал и приговаривал — “Не пугай меня так больше, никогда так не пугай”

Через две недели мы забрали её из больницы. Я жил у Артура. Взял отпуск, не позволив бросить ему учебу, а Софья Владимировна меня поддержала. Еще пошутила:

— Артур, не лишай мать внимания молодого человека. За мной сто лет, так никто не ухаживал.

Ещё через два месяца, мать Артура вышла на работу. И гордо заявила сотрудникам, что чихать она хотела, на общественное мнение. Главное её сын счастлив, а с кем — это уже его дело.