Выбор Донбасса

— В угол вон ставь, — с неудовольствием прохрипела старуха, которой водитель Коля совал бумажку в руку. — На подставку. Глаза-то есть?

— Есть. Ай!

Несколько капель пролились на пол.

Из выгородки тем временем появилась Ксения Ивановна, крючконосая, мрачная, подтягивающая шерстяные панталоны.

— Не дождешься, Юра, — погрозила она Свечкину и прошаркала мимо него на свой лежак с комом пухового платка на подушке.

— И слава Богу! — сказал Свечкин с облегчением. — Кто следит за гречкой?

— Я слежу, — сказал Михаил Степанович. — пока прошло тринадцать минут, как засыпали.

Он показал часы, зажатые в ладони.

— Ну, еще пяток можно подержать.

— Юрий, мне бы куртку снять, — сказал Телицкий, чувствуя легкую дурноту от тепла, тесноты, нижнего белья, дряблой кожи, седых волос.

— Так зайдите, — кивнул на дощатую дверь Свечкин.

— Спасибо.

В кладовке, приспособленной под жилье, было темно.

Телицкий сел на не застеленный лежак, сбросил сумку, расстегнул молнию на куртке, нащупал затылком стену. Господи, Господи, за что мне это? — подумал он. Убью Натку! Телицкий, на Донбасс поедешь?

Хрен! Теперь уже — хрен!

Телицкий снова достал телефон. «Оператор связи не найден». И электричество здесь... Ну да, дрова и свечи многое говорят посвященным. То есть, и не зарядить.

Телицкий прижал ладони к лицу.

За дверью шаркали и кашляли, скрипело дерево, облизывающий щели свечной свет трепетал, его закрывали мелькающие тени, звенели ложки, брякала посуда, старческие голоса и голос Свечкина раскручивали тошноту, сплетаясь в ком из обрывков фраз без начала и конца.

«За что мне это? — думал Телицкий. — За что?»

А время, сколько времени? Четыре тридцать! Четыре! Тридцать! Он же сойдет с ума! Ни интернета, ни телевизора. Только спать.

Телицкий лег. Дверь скрипнула.

— Алексей, кашу будете? — раздался голос Свечкина.

— Нет, я уже ел, спасибо, — сказал Телицкий.

— А чай?

— Да, было бы хорошо.

— Я на стул вам поставлю. А это одеяло.

На Телицкого шлепнулось что-то мягкое. Он размотал сложенное вчетверо тонкое одеяло, накрылся. Тело долго приспосабливалось к твердому, протестовало, требовало матраса или перины. На худой конец, хоть какой-нибудь прослойки между собой и голыми досками. Ничего, он потерпит.

Телицкий, поерзав, скинул ботинки.

Собственно, не так уж и холодно. Нормально. Весна. Ну, опустится ночью температура на два-три градуса.

Пусть это будет испытание. Не понятно, за что, не понятно, зачем, но пусть.

В комнате все еще шумно ели, обсуждали Украину и Россию, Свечкин говорил, что скоро должна приехать машина с брусом, вроде как к середине лета хотят два, а то и три дома заново отстроить, первым, конечно, дом Ксении Ивановны, через месяц обещают электри...

Телицкий зажал уши.

Зачем он это слушает? Бу-бу-бу. Глупости. Типа, мирная жизнь. У самих — ничего, все давальческое, гуманитарное, продукты, подштанники. Их еще корми, их еще обслуживай. Сосали Украину до войны, теперь хотят сосать после.

И это примирение и толерантность?

Я вообще ни в чем не виноват, думалось Телицкому. Вообще. Не моя война, не мои читатели. Мне это побоку.

Он поджал ноги и повернулся. Доска с краю треснула. Сука, мля.

Сквозь закрытые глаза пятном пробился свет, голос Свечкина, осторожный, деликатный, вполз змеей в голову.

— Чай, Алексей. И печенье.

Стукнула чашка.

— Вы спите?

Телицкий не ответил. Свечкин, секунду постояв, вышел и прикрыл за собой дверь. Подождав, Телицкий выпростал руку и наощупь, едва не сбив стакан, нашел печенье. Песочное тесто раскрошилось на языке. За дверью запели. Один бойкий, старушечий голос перекрывал всех. В эту ночь решили самураи...

Телицкий снова зажал уши.

Дурацкое печенье застряло на зубах и под языком. Пришлось запить его чаем.

— Эх, три танкиста, три веселых друга...

А был бы телевизор?

Наверняка гоняли бы российские программы. В Петропавловск-Камчатском полночь. Колосятся озимые, в самом разгаре битва за урожай, министр иностранных дел высказался о процессе мирного урегулирования...

Уйдя под одеяло с головой, Телицкий не заметил, как уснул. Разбудил его протяжный, настойчивый скрип половиц.

— Что? Кто здесь?

Он сбил одеяло на грудь. Едва видная на фоне двери тень двинулась от него в сторону.

— Спите, спите, — сказала тень голосом Свечкина.

— Сколько времени? — прохрипел Телицкий.

— Около девяти.

— Утра?

— Вечера.

Щелкнула зажигалка, загорелась установленная в блюдце высокая свеча. Высветились свитер и лицо вошедшего.

— Тоже спать? — спросил Телицкий.

— Мы рано ложимся, — ответил Свечкин.

Он стянул свитер через голову, оставшись в клетчатой рубашке, снял джинсы.

— У вас здесь что, даже радио нет?

— Есть приемник, но мы батарейки экономим.

— Кошмар.

Телицкий закутался в одеяло поплотнее. Несмотря на тепло, плывущее из комнаты, ему вдруг стало холодно.

— Вовсе нет, — сказал Свечкин. — Мы сейчас очень хорошо живем. Дрова есть, еда есть. Скоро отстраиваться будем. Ближе к лету.

— Зато самостоятельные.

— Вы про что? — не понял Свечкин.

— Я не про вас, — сказал Телицкий. — Я про ситуацию.

Свечкин промолчал, подбил подушку, лег, накрылся одеялом, пряча худые ноги.