Выбор Донбасса

— Видимо, потому что вам это поручили, — сказал Телицкий. — Возможно, эти старики — условие вашего освобождения.

— И что бы вы сделали на моем месте?

Телицкий посмотрел на далекий лес, прозрачный, едва обросший листвой.

— Наверное, сбежал бы.

— Жалко мне вас, — сказал Свечкин.

Они зашли в дом.

Обитатели двух следующих лежаков предпочли выбраться на улицу на своих двоих, и вытащить легкие деревянные сооружения ни Свечкину, ни Телицкому не составило труда. Макар Ильич и языкастая Людка, прижимая одеяла к груди, посеменили за ними наружу.

— Юра, — подала голос Ксения Ивановна, — соку бы сюда.

— Сейчас, — кивнул Свечкин.

— А хорошо! — сказала, устраиваясь на лежаке, Людка.

— Когда не бомбят, всегда хорошо, — вздохнул Макар Ильич.

Пациенты на выезде.

Телицкий все больше не понимал Свечкина. Возится, как с маленькими. Камер, что ли, скрытых понатыкано?

Заимевший на журналиста зуб, награжденный родимым пятном Всеволод покидать комнату отказался наотрез. Лысый Михаил Степанович проявил солидарность и настоял, чтобы подтопили печь, холодно.

Их лежаки они сдвинули к стене, чтобы добраться до худой и бледной старухи, все еще сжимающей в кулаке бумажку, отданную водителем Колей. Она почти не шевелилась. Только один приоткрытый глаз и жил.

— Беритесь, Алексей, — сказал Свечкин. — И осторожнее.

— Я понял, — сказал Телицкий.

— Мария Никифоровна, не пугайтесь, — предупредил Свечкин старуху.

— Меня Бог... хранит, — ответила та, поклекотав горлом.

— Я взял.

Телицкий поднял лежак. Пятясь, он медленно прошел в дверной проем. Свечкин чуть завернул в сторону. Руки у Телицкого устало заныли. Он едва не выпустил перекладину.

— Дьявол.

Старуха неожиданно села. Шея ее оказалась замотана бинтом в коричневых йодных пятнах.

— Не зови сатану, — сказала она Телицкому.

— Я понял.

— Сатана на Украине.

Телицкий вздрогнул.

— Вы ложитесь, Марья Никифоровна, — сказал Свечкин.

— Ушел Бог, сатана тут как тут.

Старуха легла.

— Все будет хорошо, — проговорил Свечкин.

— А еще б не хорошо, — отозвалась Марья Никифоровна. — Праведников встретил Господь у Врат Небесных. Остальным — Страшный Суд.

Повозившись, они вынесли ее наружу, соседкой к остальным. Свечкин подал Ксении Ивановне прихваченную бутылочку сока.

— Что теперь? — спросил Телицкий.

Возня со стариками ему уже казалась безумной, бессмысленной и бесконечной. Он не медбрат, не нянечка, не военнопленный, в конце концов.

Ладно бы еще свои родители. За мамой сестра присматривает — и слава богу. Подай, принеси, накорми, сготовь, вымой. Свихнуться можно.

Он и ездит-то к матери на квартиру поэтому все реже раз от разу. По телефону спросил: все хорошо? И ладно, и дальше денежку зарабатывать.

Даже если не хорошо...

— Что? — Телицкий, задумавшись, пропустил реплику.

— Принесите воды, — повторил Свечкин.

— Откуда?

— Колодец вон там, под крышкой, — показал на тропку к бурьяну Свечкин. — Только будьте осторожны, там бортиков нет. Сруб своротило, а ворот я кое-как приспособил. Возьмите.

Он подал Телицкому мятое жестяное ведро.

— А вы?

— А я пока полы буду мыть.

Телицкий скрипнул зубами.

— И много воды нужно?

— По минимуму — два ведра. По максимуму — еще ванну наполнить.

Ванну! Они тут баре!

— И где ванна? — спросил Телицкий, заходясь внутренней дрожью от ненависти ко всему вокруг, к небу, земле и людям.

— Там, — Свечкин показал на дальний от дороги угол дома, обсыпанный землей.

— А интервью?

— После обеда. Сначала обед, потом я ваш.

— Хорошо.

Телицкий поколебался, но ведро взял. Сделали мальчиком на побегушках!

Он по тропке углубился в бурьян, больше всего желая запулить ведро в воздух и пойти прочь куда-нибудь в сторону Украины.

Старичье смотрело в спину.

Ну, да, потому их во двор и вынесли, чтобы следить и контролировать. Хитрожопость донецкая вся тут. Чуть что не так — давайте сигнал, Юрий!

Зеленую ракету! По журналисту, по врагу!

Колодец был прикрыт щитом из серых досок. Колода ворота сидела на низких козлах. Телицкий размотал цепь, посадил ведро на крючок, сдвинул щит. Ловись, рыбка.

Вода блеснула глубоко внизу, через два, кажется, бетонных кольца. Сука, не свалиться бы! Он отпустил ведро.

Дум-м-брям-м! — зазвякало, застучало в стенки.

Цепь размоталась, послышался негромкий плеск. Телицкий схватился за железную ручку ворота, и козлы заходили ходуном.

Ведро поднималось с великим скрипом и весило, казалось, килограмм под двадцать. Наконец показалось, повисло, и Телицкий, не отпуская ворота, потянулся за ним свободной рукой.

Зря.

Дернина, будто живая, поехала из-под ноги, и долгую (все, господа хорошие) секунду он балансировал на бетонном ободе, уже видя себя вместе с ведром и цепью летящим на дно колодца.

Как устоял, хрен знает.

Подтянул ведро, снял с крючка, отступил, подступил, изучая миновавшую его глубину. Любопытно же! О-у, есть там кто?

И только после этого сердце дернулось, в ноги напихали ваты, и Телицкий выполз из бурьяна на полусогнутых. В голове выстраивались фразы исключительно из мата и междометий.

Воды принеси...

Сейчас бы принес. Еще бы и шею свернул. А не свернул бы, так все равно поломался. Упал и ведром накрылся.