Выбор из худшего

Затем он прошел в неприметный дом на окраине Туниса, где его друг, ни слова не знавший по-арабски, усердно объяснял настоящему Мустафе, что рассказывать кому-нибудь об этом маленьком похищении не следует.

Судя по трясущимся губам и обильному потоотделению клиента, объяснял не зря – запугал бедолагу до смерти. Остался пустяк.

– Друг мой! – Де Савьер дружески хлопнул пленника по плечу и тут же скривился. Запашок от него, однако. Но продолжил: – Друг мой, ты же понимаешь, что с тобой будет, если кто-то что-то узнает о нашем знакомстве?

Горестный кивок.

– Тогда откуда грусть? Ты ничего не расскажешь, мы ничего не расскажем. Красота! Живи и радуйся! Сейчас марш на рынок, соберешь купчие и отнесешь их куда положено. Все! Живи счастливо и трать свои деньги с удовольствием!

Глаза загорелись надеждой.

– Но не забывай о документах, которые ты написал.

Вновь грусть на лице. И ясное понимание, что рано или поздно к нему придут и напомнят. И заставят работать. Впрочем, есть шанс, что не задаром. А это уже неплохо!

* * *

– Итак, уважаемый, вы закончили свои дела в Тунисе? – Бен Фарук в упор смотрел на стоявшего перед ним европейца. – Мы можем наконец обсудить, как именно вы собираетесь доставить ее высочество в Европу?

– Со мной? Кто я такой, чтобы что-то обсуждать? – Д’Оффуа привычно надел маску пусть и хитроватого, но все же лишь слуги знатного господина.

– А почему нет? Вы достаточно пожили у меня, а я достаточно пожил во дворце, чтобы не заметить: граф не принимает ни одного решения без совета с вами. Итак, повторяю вопрос. Как?

– Ну… а какие, собственно, проблемы? Ваша племянница едет с нами… – После успешно проведенной операции, больше похожей на откровенную авантюру, д’Оффуа показалось, что самое трудное позади.

– Просто так? Захотела и поехала? Да и какая еще племянница? Это здесь в городе она никому не интересна. Племянница и племянница. Ну, уехал я к брату в Сус, вернулся через неделю с племянницей – кому из соседей до этого какое дело? Я же сам не местный. Приехал издалека, купил старую гостиницу, обустроил, работу людям даю, в мечеть хожу, со стражниками не ссорюсь, чего еще ждать от добропорядочного мужчины?

– Так что не так-то?

– Зачем? Именно этот простой вопрос зададут стражники в порту. Европейский господин со слугой возвращается домой. Рабыню не купил, но какие-то дела здесь вел, вон и документ везет, недавно полученный. Все ясно и понятно. А вот зачем на тот же корабль собралась правоверная девушка? И не собирается ли она предать истинную веру ради грешных помыслов вдали от святых мест? На эти вопросы должен быть получен ответ.

– Не понял, уважаемый, а вы что, с нами не едете? Без вас почтенной Делал не доказать своего статуса. Родимое пятно – это серьезно, но документов нет. Нужен хотя бы один свидетель, который мог бы подтвердить ее личность под заклятьем правды.

Бен Фарук ответил не сразу. Слегка наклонив голову, с легкой усмешкой наблюдал, как нервно начал кусать губы всегда спокойный и уверенный в себе «Санчо Панса». И лишь потом, точно угадав момент, когда тот уже разнервничался, но еще не был готов схватить собеседника за шиворот для убеждения действием, ответил:

– А у меня здесь гостиница, которая приносит неплохой доход.

Жизнь давно научила бывшего лекаря, что верное слово, сказанное в нужный момент, способно творить чудеса. И уже не он, скромный араб не очень знатного происхождения, а этот гяур стал придумывать, как заинтересовать правоверного в путешествии в их языческую страну.

Беда в том, что знаниями в этой области военный разведчик не обладал ни в коей мере. Разбить дворец паши молнией – для его напарника легко, забраться в его гарем и выкрасть любимую жену – не просто, но решаемо. А вот что делать с доходной недвижимостью, чтобы владелец смог если не навсегда, то хотя бы на несколько месяцев эту недвижимость оставить без присмотра и не разориться? Эта наука была для его гостя совершенно непостижима.

Но в этот раз на стороне европейцев оказалось само провидение. В качестве вестников воли Спасителя выступили четверо стражников, уверенно вошедших в открытые двери холла гостиницы, посреди которого и проходила беседа.

За ними робко, словно стесняясь, шел мужчина лет сорока, одетый в серебряный с золотой вышивкой атласный кафтан с легкой алой накидкой, синие шелковые шаровары и золотистые суконные сапоги. Голову украшала объемная белоснежная чалма.

Вельможа, явно не из последних в Тунисе, а может быть, и во всей империи, нервно поглаживал изнеженной рукой аккуратную напомаженную бородку, держался позади стражников, предоставив им объясняться с хозяином.

– Почтенный Рияз, – обратился к нему тот, что был постарше и побогаче одет, – мы должны осмотреть всех женщин, находящихся в доме.

У бен Фарука глаза полезли на лоб.

– Насир, ты сошел с ума! Да вы что, правоверные, заветы Образователя забыли? Как можно мужчинам отворять лики чужих жен и невест?! Всезнающий не простит такого святотатства!