– За тебя! – ответила Анна и выпила одним глотком все, что было у нее в бокале.
– Повторим!
– Через два часа прыжок, – напомнил Эрик, наполняя бокал девушки. – Ты уже пробовала?..
Он имел в виду, входила ли она в прыжок подшофе, но Анна поняла его так, как хотела, а она, судя по всему, хотела сейчас вполне определенных вещей и собиралась больше ни в чем себе не отказывать.
– Я много чего пробовала, – усмехнулась она. – Чего я ни разу не пробовала…
Но договорить фразу не смогла, ее прервал Эрик.
– Я тоже, – кивнул он, отдавая ей бокал.
– Если ты скажешь, что умеешь читать мысли, я тебе поверю!
– Нет, Нин, не умею, просто у дураков мысли сходятся.
– Это ты с руза перевел?
– Как догадалась?
– На франке говорят иначе, – улыбнулась девушка и сделала еще один глоток. – Les beaux espris se.
– Великие умы сходятся, – кивнул Эрик. – Это Вольтер сказал.
– Кто такой Вольтер? – нахмурилась Анна.
– Да, был такой философ на Старой Земле…
– Господи, Эрик, а это ты откуда знаешь?! – От удивления Анна забыла даже про свой коньяк и про свои «откровенные» желания, кажется, тоже.
– Тебе какую версию, цензурную или нецензурную? – А вот Эрик про коньяк не забыл, спросил и тут же сделал аккуратный глоток.
– Давайте, граф, нецензурную, – пожала плечами Анна. – Поздно уже жалеть.
– Я тебе уже рассказывал про Эвр?
– Да. Ты там…
– Начало пропустим, – остановил ее Эрик, – оно все равно к Вольтеру никакого отношения не имеет. Но в семь лет… Ну, я думаю, что мне тогда было около семи, я ведь не знаю точно, когда родился… В общем, в семь лет я попал в приют в маленьком городке. Городок этот – он называется Туманная долина, – расположен далеко от крупных центров, в диких, неосвоенных горах… Неважно. Важно другое, люди там, Нин, живут, как жили когда-то до технической революции на Старой Земле. Очень простая жизнь. Незатейливая. Никакого головидения, никакой электроники… Но зато там была библиотека бумажных книг, которой, так уж вышло, пользовался я один. В горах холодно не только зимой, а сплю я мало. Три-четыре часа, не больше.
– Серьезно? – не поверила ему Анна.
– Слово офицера, – улыбнулся Эрик, придумав хороший, как ему показалось, ход. – Сама сможешь убедиться.
– Трепло! – Анна наконец вспомнила о коньяке и сделала еще пару глотков. – Так что там со сном?
– Ночью все спали, а я читал. Впрочем, не ночью тоже. Надо же было чем-то занять свой день?
– А учиться, когда?
– Видишь ли, Нин, в приюте не было учителей. Были малограмотные наставники, которые учили детей азам грамоты и арифметике, ну и всякой прочей ерунде по мелочам. Был еще священник… лютеранский пастор… В общем, жили мы там просто. Шесть часов в день работали на благо приюта. В этом я всегда участвовал от и до. Затем четыре часа занятий, на которых мне нечего было делать, так как и читать, и считать я уже умел, и два часа «закона божия», но я и там был предоставлен самому себе. Пастор не хотел, чтобы я мешал ему, задавая «умные» вопросы, а мне было все равно, что читать: Библию или Коран. Я вырос среди такой швали, которая ни во что не верила… Ну, и я был таким. Поэтому большую часть дня был предоставлен самому себе. Поесть, помыться, подраться, наколоть дров, поплавать в горном озере и снова подраться… В общем, у меня оставалась уйма свободного времени, чтобы читать все подряд. Ну, я и читал. Узнал, знаешь ли, массу всякой всячины, до сих пор все думают, что это результат «прекрасного» домашнего образования.
– Знаешь… – бокал Анны снова опустел, и она протянула его Эрику. – Я знаю, ты никогда не врешь. И все, что ты рассказываешь, правда. Но слушаю тебя и не верю.
– Почему? – спросил Эрик, наливая коньяк в ее бокал.
– Наверное, потому что, если поверить во все это, можно сойти с ума от жалости и гнева, – она взяла из его руки бокал и на мгновение опустила взгляд. – То, о чем ты рассказываешь… Я думаю, ты не рассказываешь и малой доли правды о том, через какой ад тебе пришлось пройти. А мне, чтобы додумать, просто не хватит воображения. И еще потому что в большинстве случаев ты больше граф, чем все, кого я знаю.
– А не в большинстве?
– А не в большинстве… – она снова подняла взгляд, но ничего не говорила, потому что пила.
– А не в большинстве, – повторила, покончив с третьей порцией коньяка, – ты такой мужчина, что рядом с тобой начинают подкашиваться ноги и кружиться голова…
– По-моему, тебе хватит! – кивнул он на пустой бокал.
– Почему?
– Потому что ты говоришь сейчас вещи, о которых потом будешь жалеть.
– Не буду. Налей!
– Нин, а ты для чего сейчас пьешь? – спросил Эрик. – Для храбрости или как анестетик?
– Дурак! – улыбнулась девушка. – Мне просто… Впрочем, ты прав, – кивнула, соглашаясь. – Наверное, для храбрости… Ты вот не знаешь, наверное. Но я еще тогда, в академии… Увидела, что ты творишь, как дерешься… и… Ты ведь не воспользуешься всем этим мне во вред?
– С ума сошла? – От возмущения у Эрика даже настроение испортилось. – Ты что сейчас сказала?
– Прости!
– Ерунда! – отмахнулся он, но на самом деле горечь из души никуда не исчезала.