Человек, вышедший из северных ворот, не пытался спрятаться. Он шел открыто, освещая себе путь факелом. С такого расстояния даже неопытный лучник снял бы наглеца стрелой, но яркая синяя повязка на его голове, знак парламентера, защищала надежнее любого доспеха. Даже варвары не смеют убить «несущего слово». Человек подошел к дозорным, и десятник поспешно соскочил с коня, вытянулся в струнку, не веря своим глазам. Генерал Айрэ кивнул:
— Я хочу поговорить с герцогом.
Любого другого, будь он хоть трижды парламентер, сперва бы расспросили, потом обыскали, и лишь после этого подпустили к командиру. Честь — честью, а мало ли кто спрятался за священной синей повязкой, бывают и такие, что ни богов, ни людей не страшатся. Но генерала Айрэ пропустили со всевозможным почтением. Ланлосс медленно шел в указанном направлении, его провожатый тоже замедлил шаг, запоздало сообразив, что хромому генералу трудно за ним угнаться. Ланлосс, даже не видя лица молодого воина, догадывался, о чем тот подумал: мол, хоть и славен генерал, а старый уже, раны покоя не дают. Если бы только дело было в хромоте… не нога болела, сердце колючим комком пакли вцепилось в грудь — первый раз в жизни Ланлосс Айрэ не мог отличить победу от поражения. Руки опустились на наборный серебряный пояс, перетягивающий камзол, пальцы легли на чеканные бляшки — нет, не сейчас, еще не время.
Квейг спал. Скамейка оказалась короче, чем выглядела на первый взгляд, он едва на ней уместился, узорная чугунная решетка врезалась под ребра, голова под опасным углом уткнулась в подлокотник. И, несмотря на неудобства, герцог спал, да так, что даже не услышал шагов, провожатому генерала Айрэ пришлось чуть ли не на ухо ему крикнуть, наклонившись:
— Ваше сиятельство, проснитесь!
Квейг открыл глаза, моргнул, пытаясь понять, почему еще темно — он же приказал разбудить себя на рассвете, и только сев на скамейке, увидел Ланлосса, стоявшего чуть поодаль, в пятне факельного света.
— Генерал Айрэ, ваша светлость, — пояснил воин, словно герцог мог бы не узнать своего бывшего командира.
— Я вижу, Пэйл. Возвращайся на свой пост.
Следуя примеру Ланлосса, Квейг знал всех своих солдат по именам, хотя собственно его людей тут было немного — несколько человек из дворцовой стражи, да еще пяток отчаянных голов из берегового братства, решивших сменить палубу на твердую землю, раз уж капитану загорелось с наместницей повоевать. Остальных отрядили под его начало союзники, пожертвовавшие частью своих дружин.
Квейг поднялся, шея предательски хрустнула — от такого, с позволения сказать, отдыха только голова разболелась.
— До рассвета — около часа, — ответил Ланлосс на промелькнувший во взгляде герцога вопрос.
— Час, чтобы передумать? Вы ведь за этим пришли, мой генерал. — Он не спрашивал и не упрекал. Генерал ведь прав, это герцог Квэ-Эро — мятежник.
— Ты хорошо шел, Квейг.
— Я знаю.
— Все еще можно уладить. Наместница готова забыть.
— Еще бы. Когда войско стоит под стенами дворца. Забыть она готова, да вот никто не помешает ей потом вспомнить, — герцог усмехнулся — забавно, но сдаваться предлагают ему самому. Мол, распусти войска, вернись домой, а мы все простим.
Ланлосс и не ждал ничего другого. Что бы он сейчас ни сказал Квейгу — тот не развернется и не отправится домой. Поздно. Если бы он только мог убедить упрямого герцога, что все еще действительно можно исправить. Наместница готова заключить мир, даже согласна отдать мальчика законному опекуну. Но Квейг не поверит, да и сам Ланлосс в глубине души понимал, что затишье будет временным. И все же, он тратил слова на последнюю бесплодную попытку оттянуть неизбежное:
— Ты понимаешь, что делаешь?
— Понимаю, понимаю! — Квейг не скрывал гнев — этот вопрос он постоянно задавал себе сам. И с каждым разом ему все меньше и меньше нравился ответ.
Он понимал, что снять наместницу с трона — проще простого. А вот что делать дальше… как выбирать, кто сядет на освободившийся трон, как договариваться с магами, как успокоить народ и объяснить им, что проклятье короля Элиана не разрушит империю… Потому что не было никакого короля. Впрочем, проклятье сработает без всякой магии — ни одна империя не выдержит подобных потрясений. Все он понимал, но уже не мог ничего изменить. Надеялся только, что сумеет перекрыть своим телом поток, что прорвется из разрушенной плотины. А не сумеет — будет проклят, и по заслугам.