Выбор Наместницы

Квейг до последнего оттягивал неизбежную поездку в Сурем, на присягу. К сожалению, он, в отличие от покойного отца, не мог сослаться ни на преклонный возраст, ни на слабое здоровье. Молодой герцог не имел ничего против присяги, да и на Сурем посмотреть было интересно, не говоря уже о наместнице, по слухам, отличавшейся редкостной красотой, но он все никак не мог высвободиться из-под неподъемного вороха дел. Квейг со всей беспощадностью осознал правоту отца — он не был готов править. Молодой человек покинул дом в семнадцать лет и упустил самые важные для обучения годы. Разумеется, будущего герцога смолоду готовили к нелегкому будущему, но пока он был ребенком, его обучали светским наукам и военному искусству, оставляя на потом мелкие секреты, необходимые любому правителю. Кое в чем молодому герцогу могли помочь советники отца, но до многого приходилось доходить своим умом. То, с чем отец справлялся за день, занимало у Квейга неделю, и он все время сомневался, что принял правильное решение. Каждый день с утра он говорил себе, что уж завтра точно нужно ехать, но к вечеру откладывал отъезд еще на день. Потом за старшей из сестер приехал жених, свадьбу пришлось отложить из-за траура, но, согласно брачному договору, невеста должна была провести год в семье будущего мужа и только потом вступить в брак. Квейг с большой неохотой последовал старому обычаю приморских земель — девушка ухаживала за матерью, так и не пришедшей в себя после смерти мужа, теперь же пришлось искать новую сиделку. Квейг боялся доверить мать чужому человеку, а младших сестер считал слишком легкомысленными, да и щадил девочек: пусть запомнят мать такой, как она была раньше, а не сумасшедшей старухой. Герцогиня по-прежнему считала, что ее муж жив, порывалась отправиться его искать, постоянно звала то Квейга, то дочерей, в том числе и тех, что давно уже были замужем и жили отдельно. Стоило отправить ее жить к одной из старших дочерей, но старая женщина начинала нервничать, оказавшись за пределами своих покоев, а Квейг чувствовал себя виноватым в ее безумии и считал, что не вправе переложить этот груз на чьи-то плечи. Герцог до сих пор не мог забыть цепенящий ужас, охвативший его, когда он впервые увидел мать в нынешнем состоянии. Теперь он уже успел привыкнуть, и все же, каждый раз переступая порог материнских покоев, зябко ежился, ощущая слабый отголосок того страха. Нет, он никак не мог ехать сейчас, но нельзя было и предать огласке постигшее семью несчастье — это могло плохо сказаться на еще не сговоренных сестрах. Мало кто захочет взять в жены девушку, мать которой сошла с ума, тем более что Квейг не мог дать за младшими сестрами большое приданое: девять девиц на выданье — это слишком много даже для герцогской семьи. Поэтому он писал наместнице вежливые письма, заверяя в своем неизменном почтении, но каждый раз находил убедительные, по крайней мере, он надеялся, что убедительные, доводы, почему не может приехать в Сурем и лично засвидетельствовать свое почтение. Порой Квейг сожалел, что когда умерла наместница Амальдия, старый герцог, нисколько не стесняясь женских ушей, заявил, что каменным хреном детей не сделаешь, и что он предпочтет еще парочку внуков дочери-наместнице; он не стал участвовать в выборах, хотя четыре из его девяти дочерей как раз были в подходящем возрасте. Будь сейчас наместницей сестра — можно было бы ограничиться письменной присягой. Увы, если герцог Квэ-Эро и находился с наместницей в родстве, то столь отдаленном, что даже не знал об этом, а запас вежливых предлогов, позволявших уклоняться от вассального долга, подошел к концу. Кроме того, Квейг решил привезти из Сурема белую ведьму ухаживать за матерью, а то и, чем Эарнир не шутит, вылечить ее. Ведьму можно было найти и поближе, но герцог знал, что слухи разлетаются быстрее почтовых голубей, особенно в портовых городах. Обратишься к местной ведьме — через час о безумии герцогини будут знать все, от бургомистра до шлюх в веселом доме. Получив очередное вежливое письмо от личного секретаря наместницы, некого Ванра Пасуаша, Квейг понял, что на этот раз у него не остается выбора — наместница ясно выразила свою волю, и вежливый тон письма не мог скрыть прямого приказа. Энрисса желала видеть герцога Квэ-Эро на празднествах, посвященных четырехлетию со дня ее коронации, и, нисколько не сомневаясь в проверенной временем верности рода Эльотоно, все-таки хотела услышать слова присяги. И все же Квейг уезжал с тяжелым сердцем — он еще не успел забыть, что произошло во время его последней отлучки. Будь его воля — вообще бы больше никогда не покидал Квэ-Эро. Молодой герцог любил свою родину, да и трудно было бы не любить эту благодатную землю, быть может, не самую богатую, но, без сомнения, самую прекрасную в империи.