Выбор нового пути борьбы

Было как всегда шумновато, все старались показать свою радость вот такой, как в старые времена встрече, хотя им было ясно – с уходом их дорогого Деда этим встречам, вернее тому накалу, сердечности и душевности, который спаивал их в единое целое, уже не бывать. В этой встрече, хотя этого и старался не показать каждый, боевые товарищи Егора заметили изменения, происшедшие с ним. Он стал замкнутым, не разговорчивым, черты лица «посуровели», а взгляд стал жёстким, цепким, оценивающим. Не все могли теперь вынести этот взгляд. Даже его «братья» по команде, знавшие его, что называется, «вдоль и поперёк», не раз смотревшие «безглазой» в её тёмные провалы и ничего, никого не боявшееся, и то предпочитали не встречать взгляд Егора. Поначалу все решили – это временное, «отойдёт», но они ошибались и довольно быстро поняли это. Время отныне не меняло его душевные раны, скорбь, а наоборот загоняло их куда-то вглубь сознания, откуда они «всплывали», причиняя «не загасшую» душевную боль. «Пепел, стучащий в его сердце», всё жёстче напоминал ему о тех бедах и страданиях и его народа, и его самого. Он стал сторониться людей, в том числе и своих братьев, предпочитать одиночество, которое стремился заполнить каким-либо делом. Молчаливость Егора просто бросалась в глаза, говорил только по необходимости, улыбка практически исчезла с его лица. Все попытки его «братьев» расшевелить, втянуть в какое-нибудь житейское дело, позволившее бы ему «придти в норму», уйти от переживаемого им горя, не приводили к успеху, а наоборот, казалось ещё больше заставляло «замыкаться» в себе.

На этой встрече, когда Лариса под благовидным предлогом покинула их застолье, Николай объявил, что на долю Егора выпала задача выполнить последнее задание их отца. Отныне ему придётся жить в Европе и там постепенно контролировать и реализировать те счета, открытые их командиром после работы с рядом толстосумов, успевших «грабануть» родную страну. Все искренне сочувствовали Егору. Ведь, по их разумению, он отныне обречён на одиночество – без друзей, без Родины, без той работы, которой отдал свои лучшие годы. Они чувствовали себя неловко, будто бы они бросают его, оставляя без какой-либо поддержки, наедине со своим горем. А ведь они вместе со своим Дедом всегда все эти годы своей совместной жизни и борьбы привыкли делить радость и горе на всех. Егор же прервал было начавшееся проявление сочувствия от своих братьев. Обведя каждого своим «новым взглядом», цепким, жёстким, сказал:

– Николай, я не уеду никуда до тех пор, пока не воздам этому «толстожопому лизоблюду», пославшему воинское подразделение из простых обманутых, одетых в форму пацанов, на лучшего бойца нашего народа. Мы с Вами отлично знаем – только глубокое чувство долга перед Родиной, перед народом и его будущем нашего командира не позволило уничтожить это подразделение, сохранила жизнь этим одураченным мальчишкам. Я не уеду, не успокоюсь до тех пор, пока эта тварь, неизвестно за какие заслуги, напялившая на себя генеральный мундир, не сдохнет!

Он ещё раз обвёл всех взглядом, в нём все увидели такую решимость, такую непоколебимую волю, такой приговор, что они невольно опустили глаза. Лишь Николай возразил:

– Егор, но ведь и мы так думаем. И мы не можем простить этому холую-генералу гибель нашего командира. Ты же знаешь – это наша общая боль!

– Вот ты и организуй так, чтобы, когда я освободился после операции, у меня были бы все данные для уничтожения этой «лизоблюдной паскудины».

– Хорошо, Егор, ложись спокойно на операцию, а мы тут, твои товарищи, постараемся. Обещаю, к твоему возвращению необходимые данные уже будут, право выбора возмездия будет за тобой. Как, братишки, добудем ему эти данные, предоставим право выбора, поможем ему в этом?

Все зашевелились, зашумели:

– Нельзя эту тварь оставлять безнаказанной… Сделаем, Егор… Не такая уж эта «птица недоступная»… Они все, суки дорвавшиеся до власти, мнят себя «бессмертными»… Думают, награбили, закупили органы, завели охрану и всё, до них теперь не добраться, видели мы и не таких, ещё и круче и всё равно сделали им гробовую доску. Давай, Егор, сделаем эту сволочь… Никуда он не денется от нашей руки…

Егор встал, обвёл их внезапно смягчившимся взглядом:

– Братья, у меня отныне в моей жизни только Вы одни!

Голос его на мгновение дрогнул, но вскоре опять стал «твёрдым».

– Одни на целом свете. Спасибо за то, что поняли меня. Я этого никогда не забуду, не забуду и наше боевое братство. Клянусь Вам! И ещё, помните: в трудную для Вас минуту, какой бы она ни была опасной и тяжёлой, где бы она не случилась, я буду с Вами, как и ранее, «плечом к плечу». Разделю всё. Ради Вас я готов на всё!