Выбор. О свободе и внутренней силе человека

Из предыдущей терапии Беатриса уже знает, что, в конце концов позволив себе почувствовать свою огромную печаль, она получает некоторое облегчение от депрессии, стресса и страха, которые когда-то приковывали ее к постели. При этом она еще не разрешает себе злиться на прошлое. Однако нет прощения без ярости.

Пока Беатриса описывает маленькую комнату: то, как скрипит дверь, когда друг отца закрывает ее, темные клетчатые шторы, которые он заставляет ее задернуть, – я внимательно слежу за ее телом, готовая в любой момент вернуть Беатрису назад, если вдруг она окажется в беде.

Беатриса сжимается, когда мысленно задергивает шторы в кабинете. Так она запечатала себя в одной комнате с насильником.

– Остановись здесь, милая, – говорю я.

Она вздыхает, не открывая глаз.

– В комнате есть стул?

Она кивает.

– Как он выглядит?

– Это кресло. Цвета ржавчины.

– Я хочу, чтобы ты посадила своего отца в это кресло.

Она морщится.

– Ты видишь, как он в нем сидит?

– Да.

– Как он выглядит?

– Он в очках. Читает газету.

– Во что он одет?

– Синий свитер. Серые штаны.

– Я дам тебе большой кусок клейкой ленты и хочу, чтобы ты залепила ему рот.

– Что?

– Заклей ему рот лентой. Ты сделаешь это?

Она кивает. Слабо улыбается.

– Теперь возьми веревку. Привяжи его к креслу, чтобы он не мог с него встать.

– Хорошо.

– Ты крепко его привязываешь?

– Да.

– Теперь я хочу, чтобы ты орала на него.

– Что орать?

– Я хочу, чтобы ты сказала ему, как сильно ты злишься.

– Я не знаю, что говорить.

– Скажи вот что: «Папа, я так злюсь на тебя за то, что ты не защитил меня!» Но не говори спокойно. Прокричи это!

Я показываю ей.

– Папа, я так злюсь на тебя, – говорит она.

– Громче.

– Папа, я так злюсь на тебя!

– Теперь я хочу, чтобы ты ударила его.

– Куда?

– Прямо в лицо.

Она вскидывает кулак и бьет по воздуху.

– Ударь снова.

Она делает это.

– Теперь пни.

Ее нога взлетает.

– Вот подушка. Можешь бить ее. Прямо молоти по ней.

Я передаю ей декоративную подушку.

Она открывает глаза и пялится на нее. Сначала удары робкие, но чем больше я поощряю ее, тем сильнее они становятся. Я предлагаю ей встать и пинать подушку, если ей хочется. Бросать ее по комнате. Кричать во всю силу легких. Вскоре она сидит на полу и молотит по подушке кулаками. Когда тело начинает уставать, Беатриса перестает бить подушку и падает на пол, часто дыша.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как будто я никогда не захочу остановиться.

На следующей неделе я приношу боксерскую грушу, красную, на тяжелой черной подставке. Мы проводим новый ритуал. Начинаем сеанс с высвобождения гнева. Она мысленно привязывает кого-нибудь к стулу – обычно одного из родителей – и кричит, нанося свирепые удары: «Как ты мог допустить, чтобы это случилось со мной! Я была всего лишь маленькой девочкой!»

– Ты заканчиваешь? – спрашиваю я.

– Нет.

Она бьет столько, сколько ей требуется.

На День благодарения, вернувшись домой после ужина с друзьями, Беатриса сидит на диване и играет с собакой, вдруг все тело начинает покалывать. В горле пересыхает, сердцебиение учащается. Она пытается глубоко дышать, чтобы расслабиться, но симптомы только ухудшаются. Она думает, что умирает. Просит свою подругу отвезти ее в больницу. Доктор, который осматривает ее, говорит, что никаких отклонений не наблюдается. У нее паническая атака. Когда мы встречаемся с Беатрисой после этого случая, она подавлена и растерянна, она боится, что ей станет только хуже, что паническая атака может повториться.

Я сделала все, что в моих силах, чтобы порадоваться ее прогрессу, утвердить ее рост. Я говорю ей, что, по моему опыту, после высвобождения гнева люди часто сначала чувствуют себя хуже, чтобы потом стало лучше.

Она качает головой.

– Думаю, я сделала все, что могла.

– Милая, дай себе выдохнуть. У тебя была ужасная ночь. И ты прошла через это, не навредив себе. Ты не сбежала. Я не думаю, что смогла бы справиться так же хорошо, как ты.

– Почему вы пытаетесь убедить меня в том, что я сильный человек? Может, я не такая. Может, я больная и всегда была такой. Может, уже хватит говорить мне, что я та, кем никогда не была.

– Ты считаешь себя ответственной за то, в чем нет твоей вины.

– А если это моя вина? Что, если бы я поступила иначе, и тогда он оставил бы меня в покое?

– А может, винить себя это лишь способ поддерживать вымысел, будто ты можешь контролировать этот мир?

Беатриса падает на диван и заливается слезами.

– Тогда у тебя не было выбора. Ни одного. Сейчас у тебя есть разные варианты. Ты можешь выбрать не возвращаться сюда больше. У тебя всегда есть эта возможность. Но я надеюсь, ты научишься видеть, какой ты удивительный боец.

– Я едва держусь за жизнь. Мне это не кажется удивительным.

– Когда ты была маленькой, было ли у тебя какое-нибудь место, где ты чувствовала себя в безопасности?

– Я чувствовала себя в безопасности, только когда была одна в своей комнате.

– Ты садилась на кровать? Или у окна?

– На кровать.

– У тебя были какие-нибудь игрушки?

– У меня была кукла.

– Ты разговаривала с ней?

Она кивает.