Выбор оружия

– Ты сказал, он приедет к тебе в восемнадцать. Там, на подходе к отелю, мы его арестуем. Эти превентивные аресты предотвратят нападения на нефтепровод, которые враг планирует сразу, как только пойдет горючее.

Белосельцев молчал, удивляясь впечатлению, которое произвело на него известие об аресте Маквиллена. Было не ясно, что вызывало сожаление. Прекращение задания. Или тайная симпатия к врагу. Или его неизбежный и скорый после ареста отлет из Африки. Или ощущение, что этим арестом, как ножом, отрезается еще один ломоть его жизни, не связанный с прежними, несочетаемый с последующими. Конец его африканской одиссеи, его африканской любви.

– Сегодня мы его арестуем, а завтра военным самолетом отправим в Мапуту. Хочешь с нами лететь? Или примешь участие в операции Пятой бригады по разгрому базы мятежников? Комбриг дал согласие.

Белосельцев молчал, смотрел в лобовое стекло.

– Мне нужно на час заехать в управление службы безопасности, – сказал Соломао. – Хочешь, поедем со мной. А потом отправимся на открытие нефтепровода.

– Отвези меня к океану, – попросил Белосельцев. – Через час приезжай.

Оставшись один у воды, он скинул одежду и нес ее, продуваемый соленым ветром. Пустые пески тянулись далеко, полумесяцем, окаймленные тончайшим горящим лезвием. Шло непрерывное волнение прибоя. Взлетали длинные белые руки, стремились его достать, увлечь в шум, в пену.

Кончалось его пребывание в Африке. Сегодня вечером наступит развязка. Чернокожие разведчики, схватив под локти белого шпиона, отведут его в машину. А он, утомленный разведчик, через день-два сядет в самолет с красным флагом на киле и улетит в последние русские снега. И скорее всего больше никогда не увидит эти белые пески Мозамбика, зеленые воды, шуршащий рулон прибоя.

Он разделся, положил одежду на седую корягу. Голый, стиснув от соленых брызг глаза, пошел в океан. Чувствовал, как охватили его прохладные сильные объятия, прижали к огромной дышащей груди. Он прощался с Африкой, а она прощалась с ним. Плыл среди соленой зелени, пробивая головой шелестящие пенные гребни. Проныривал сквозь плотное водяное солнце. И казалось, из каждой волны возникает на миг, смотрит на него чье-то лицо, мерцают глаза. Он плыл не один, Африка, прощаясь, посылала ему вслед множество прозрачных пловцов.

Он заплывал все дальше в океан. Как и в первое свое купание в Луанде, этот теплый, колеблемый рассол казался родной изначальной стихией, из которой он вышел и в которую потом превратится. Той безымянной, изначальной средой, которая распускала в себе все временное и конечное, из чего состоял, что мучило и сотрясало его во время жизни. Чем дальше он уплывал, тем вольнее ему становилось. Все удаленнее казались оставленные на берегу заботы и страхи. Недавние муки, требующие неотложных решений, удалялись, теряли смысл и значение. Ему казалось, в этих стеклянных, разбиваемых о его голову шарах запаяны души тех, кто жил до него и ушел, стал океаном. Разбивается шар, чье-то лицо смотрит на него изумленно. Исчезает, снова запаивается в плывущую водяную колбу.

Он подумал, что, может быть, сюда, к южной оконечности Африки, приплыли его безвестные предки. В наивном любопытстве дивятся на него, живого, еще не растворенного в безымянных потоках бытия, еще не соединенного с ними. Бессловесно лепечут между собой, всматриваются, узнают в нем черты фамильного сходства. Ему показалось, он узнал своего деда, не сгорбленного утомленного старика, дремлющего в кресле в пятне морозного солнца, а другого, из семейных рассказов, молодого офицера, устанавливающего на круче батарею горных орудий, бьющих прямой наводкой по наступающей турецкой пехоте. И прадед с жесткой смоляной бородой, в красной ямщицкой рубахе гонит тройку по землям Войска Донского, и какое-то село с белой церковью, какое-то поле подсолнухов.

Африка прощалась с ним, дарила на прощанье видения.

Приближаясь к берегу, почувствовал удар по ноге. Возникла мысль об акуле. Что есть силы замолотил по воде, устремляясь к суше. Студенистая большая медуза переливалась у поверхности, повторяя форму волны. Это она коснулась его своим туловищем. Вышел на берег, брел, обсыхая, туда, где ждал его Соломао.

Пуск нефтепровода «Бейра – Зимбабве» был обставлен торжественно. У насосной станции, первой в череде десятков, установленных вдоль трехсоткилометровой трубы, собрался праздничный митинг. У бетонного сооружения, начиненного насосами, компрессорами, циферблатами приборов, электроникой диспетчерского пульта, была воздвигнута нарядная, украшенная цветами трибуна. Политическое руководство провинции Софала, партийные лидеры, командиры бригад, чиновники, инженеры – все были праздничны, произносили пышные речи о торжестве революции, о черных братьях Зимбабве, о победе «прифронтовых государств» над белыми расистами ЮАР. В близком порту вращались подъемные краны, у пирсов стояли сухогрузы и танкеры, вздувались огромные, наполненные топливом цистерны.