Выбор оружия

Первые минуты Белосельцев чутко прислушивался, ожидая появления Маквиллена. Смотрел на дорогу, надеясь увидеть знакомую, статную, с легкой походкой фигуру. Оглядывал араукарии, не притаился ли наблюдатель за корявым стволом, не следят ли сквозь зеленоволосые ветки зоркие, стерегущие глаза. Постепенно внимание рассеялось, в голове потекли необязательные мысли. О коллекции южноафриканских деревьев, собранных радетельным, пытливым англичанином. О чудесных виллах в предместьях Хараре с дендрариумами, лазурными бассейнами, вольерами, где разгуливают величавые павлины. Рай, созданный белыми пришельцами студеных островов, из которого они теперь уходят обратно в туман и холод.

Тянулись минуты. Маквиллен опаздывал. Белосельцев смотрел на молодую араукарию, наклонившую к скамейке длинную пушистую ветвь. Эта ветвь напоминала женскую руку, протянутую для поцелуя. Белосельцев встал, приблизился. Опустил лицо в душистые, неколкие иглы, почувствовав сладкий смоляной аромат. Взял ветвь в ладонь, как берут в поклоне руку дамы. Поцеловал, улыбаясь, испытывая печальную сладость. Теперь много лет без него араукария будет стоять в южноафриканском саду, вспоминать о нем, поцеловавшем ей руку. Оглянулся. По дороге шел Маквиллен.

– Я знал, что ты прилетишь. – Он уселся на скамью, не здороваясь, не протянув руки, не наклонив головы. – Слишком хорошо тебя изучил. Как, впрочем, и ты меня. У нас мало времени. Поэтому бессмысленно говорить о вербовке, о разведоперациях. Мы хорошо поработали, стараясь уничтожить друг друга. Однако, как это случается в нашем сообществе, вражда переросла в особый вид зависимости друг от друга, если хочешь, в род дружбы, которая, впрочем, не исключала и пули в лоб. – Он говорил нервно, с внутренним раздражением, словно у него был жар. Розовые пятна бежали по его измученному, больному лицу. Бело-золотистые волосы, всегда блестевшие на солнце, теперь были тусклые, приобрели мучнистый цвет, и это была седина, покрывшая его голову матовой пудрой. – Каждый из нас сумел причинить другому много несчастий, почти уничтожил другого. Но так получилось, что, оставаясь жить, каждый из нас обеспечивал жизнь другому. Наше избавление от смерти есть результат нашей смертельной вражды. – Он высказывал мысли, которые были мыслями Белосельцева, и совпадение этих мыслей еще больше подтверждало их сходство. Они отпечатались друг в друге, как камень и папоротник. – Мы можем расстаться и больше никогда не увидеться, жить на разных половинах Земли. Но, как близнецы, будем чувствовать один другого. И если тебя вдруг посетит беспричинная радость, знай, это я радуюсь на другой половине Земли. А если у тебя вдруг больно сожмется сердце, это значит, что у меня случился инфаркт. Если ты вдруг упадешь без чувств, это значит – я умер, и ты можешь помолиться за упокой моей души…

Он говорил серьезно, без обычной иронии, в которую облекал самые искренние, сокровенные мысли, придавая им ненатуральность и двойственность. Белосельцев, не перебивая, терпеливо ждал, когда мысль Маквиллена, подобно рыскающей в небе птице, описывая круги и спирали, вдруг сложит крылья и камнем упадет на добычу – откроется смысл их встречи.

– Я многое пережил в эти дни. Нет, меня не мучили. На моих глазах мучили моих агентов. Ввинчивали им в уши отточенные деревянные палочки, так что их крик до сих пор ужасает меня. Я сам себя пытал. Исследовал мою жизнь, поверяя ее высшим смыслом. Я изведал в жизни все, что доставляет наслаждение. Видел самые красивые города земли, любил самых прекрасных женщин, собрал в коллекцию самых редких бабочек мира, пережил славу и поклонение, служебный успех и чувство превосходства над ближними. Я настолько богат, что ни в чем себе не отказываю. Настолько умен и образован, что вижу ход истории на полвека вперед. Но я не знаю, чего хочет от меня Творец. Каким Он желает видеть меня. Страдания, которые я пережил, были уроком Творца. Он хотел отвлечь меня от моей прежней жизни и направить в другую. Я молил Его об избавлении, и Он избавил меня. Услышал мое обещание жить иной жизнью. Угадать Его волю и действовать в это краткое, отпущенное нам бытие согласно Его воле. Я оставляю разведку, оставляю Южную Африку, оставляю прежние отношения и связи и ухожу. Без следа, без имени, без адреса, делаюсь невидимым для друзей и врагов. Только Бог будет знать, где я нахожусь, в каком месте Земли я подымаю к небу глаза и жду Его знамений, как манны небесной…

Белосельцева не изумляло совпадение их переживаний. Он не спрашивал Маквиллена, какое знамение тот увидел в черном оконце тюрьмы, схваченном железной решеткой. Какие метеоры и разноцветные частички Вселенной залетали в его темницу, отражались в тюремной чашке с водой.

Откровение, которым делился с ним Маквиллен, было драгоценным, чтобы усвоить таинственное тождество их жизней. Но не столь насущным, чтобы будить его ночным безумным звонком, выкликать в другую страну, требовать немедленной встречи.