На площадь по шуршащей кривой въехал автомобиль. Резко затормозил. Из него появились двое с белыми шахтерскими касками, тощими походными сумками, сопровождавший их африканец и Чико, в той же ярко-синей рубахе, в которой утром навестил Белосельцева. Все четверо быстро прошли в вокзал. Чико тревожно и быстро оглядывал окружающих, кажется, заметил Белосельцева, недовольно приподнял литое плечо, и все они скрылись в дверях.
– Эти своих забрасывают. Боевиков под видом шахтеров. На той стороне их станет вылавливать контрразведка ЮАР.
Они оставили площадь, подъехали к комендатуре и, пересев в джип, в сопровождении молоденького лейтенанта отправились к границе. Катили в предгорьях, погружались в тенистые, поросшие лесом ложбины, возносились на плоские, в редколесье, вершины. И близко, то исчезая в зарослях, то обнажаясь, тянулась граница – расчищенная просторная просека с двумя рядами заостренных столбов, опутанных колючей проволокой. Срезанный лес начинал подрастать плотным зеленым подшерстком. Цепкие стебли хватались за проволоку, вплетались в спирали и перекрестья колючей стали.
Белосельцев сквозь дверцу джипа чувствовал границу. Она обдирала ему бок, обжигала, вонзала невидимые иглы. Он чувствовал просеку, отмеченную заостренными кольями, как взбухший больной рубец. Оттуда, невидимые, нацелились фюзеляжи бомбардировщиков, орудия танков, ударная мощь бригад. За кромкой синеватых предгорий обрастала кораблями и базами оконечность материка на стыке двух океанов. Там тянулись супертанкеры с нефтью, шныряли подводные лодки, нависали сателлиты разведки. Рафинированная и жестокая цивилизация белых отстаивала себя силой оружия, а ее, как белую шкуру с Черного континента, сдирали и соскабливали африканцы.
Они свернули с дороги, проломив кусты. Два пограничника в защитных одеждах преградили путь. Пропустили, узнав лейтенанта. Выйдя из машины, Белосельцев увидел зенитную установку, сдвоенные, направленные в небо стволы, ленту снарядов, набитую латунью и сталью. Вблизи, сквозь деревья, виднелась граница. Сухая, словно вытоптанная скотом поляна, разделенная частоколом.
– Он пролетает обычно в полдень. Сейчас, – Соломао обнажил худое запястье с часами, – одиннадцать двадцать.
Зенитчик на железном сиденье провернул установку, описав стволами вороненый солнечный конус.
Соломао говорил с лейтенантом. Белосельцев отошел и устало прилег на траву. Сорвал блеклый стебелек, растер, вдыхая чуть слышную вялость. Сенной аромат взволновал его, отвлек от черного огонька на стволе зенитки.
Но вдруг ему показалось, что в стороне, за холмами, слышится звук мотора. Соломао и лейтенант, прервав разговор, вслушивались, одинаково наклонив головы. Звук то пропадал, съедаемый холмами, то выныривал, перекатываясь через вершины. Солдаты-пограничники залегли в траву, едва различимые в сухих стеблях, вытянулись, как чуткие животные, вглядываясь в частокол на поляне.
– Сюда! – позвал Белосельцева Соломао. – Прячься!
На поляну, тупо колыхаясь на ухабах, выкатил неуклюжий большой грузовик, крытый брезентом. Блеснул пыльным стеклом, послав через границу тусклую вспышку. Зеленый, с горбатым кузовом, он двигался вдоль поляны, остановился под тенистым деревом.
Из кабины выскочил офицер в пятнистой форме, в темных очках, с маленьким автоматом. На его окрик из кузова стали выпрыгивать солдаты, молодые, ловкие, в одинаковых зелено-коричневых облачениях, с автоматами. Белосельцев обостренным слухом и зрением ловил команды, различал розовые лица, белесые усики. Пограничники распластались, едва выступая из травы, напряженные, нервные, сжимая оружие.
– Буры! – чуть слышно сказал лейтенант, и Белосельцеву показалось, что у его губ колыхнулось прозрачное, как спирт, пламя ненависти.
Солдаты гурьбой отошли от грузовика, топтались в тени деревьев. Офицер показывал им на частокол, на линию границы, на заросли, где пряталась зенитка. Белосельцеву казалось, что он указывает прямо на них, лежащих в траве.
Солдаты выстроились в шеренгу, держа автоматы стволами вниз. И вдруг разом легли, скрылись, слились с чахлой зеленью. Лишь всматриваясь, Белосельцев мог различить под деревьями шевелящиеся метелки травы, бугорки тел.
Послышался слабый вскрик. Часть цепи поднялась, рванулась вперед. Солдаты согнулись в беге, выставили автоматы. Взрывали бутсами пыль, неслись на колья, на колючую проволоку. Приближались, розовея лицами, открыв дышащие темные рты, яростно атакуя, готовые пробиться сквозь проволоку. Белосельцев сжался, испытывая их напор и удар, мучительно изумляясь тому, что судьба кидает его под чужие сапоги, под очереди чужих автоматов. Пограничники передернули затворы, прижались щекой к оружию, выцеливая близкую цепь. Уже слышались хрипы и свисты, шлепанье тяжелых подошв, уже различались у переднего под желтыми бровями круглые голубые глаза. Цепь достигла невидимого рубежа и разом рухнула. Блеснули вороненые автоматы, металлически лязгнули спущенные вхолостую затворы. Солдаты поднимались, отряхивались. Трусцой, нестройно возвращались на исходную позицию.