– Что вы имеете в виду? – словно во сне спросила Сма, обращаясь к пожилой женщине, которая собиралась покинуть комнату. – Что это значит – «нет»? Почему вы сказали, что он вам не брат?
– Я имею в виду, что он не Чераденин Закалве, – вздохнула Ливуета, наблюдая за мудреными действиями автономника.
Сма вдруг поняла, что сердито глядит женщине в лицо.
– И что? Значит…
– Чераденин Закалве, мой брат, – продолжила Ливуета Закалве, – умер почти двести лет назад. Вскоре после того, как получил стул, сделанный из костей его сестры.
Автономник откачал кровь из мозга – протащил полую нить, сформированную полем, сквозь разрушенную ткань и собрал красную жидкость в прозрачную колбочку. Вторая такая нить залатала поврежденную ткань. Автономник выкачал еще немного крови, понижая кровяное давление, и, применив эффектор, настроил соответствующие железы, чтобы давление не шло резко вверх. Затем он просунул один конец трубочки в сливное отверстие под окном, слил туда излишки крови, потом открыл кран, и вода, булькая, смыла красную жидкость.
– Человек, которого
– …это человек, который взял имя моего брата, точно так же, как он взял жизнь моего брата и жизнь моей сестры…
– …он был командиром «Стаберинде». Он – Стульщик. Он – Элетиомель.
Ливуета Закалве вышла и закрыла за собой дверь.
Сма повернулась – лицо ее было почти белым – и посмотрела на лежащего человека… над которым трудился Скаффен-Амтискав, поглощенный желанием творить добро.
Эпилог
За ними, как обычно, тянулся пыльный след, хотя молодой человек несколько раз повторил, что, кажется, пойдет дождь. Старик не согласился, сказав, что тучи над горами обманчивы. Они ехали по опустошенному краю, мимо черных полей, остовов домов, руин ферм, сожженных деревень и все еще дымящихся поселков. Наконец они добрались до брошенного города, наполнили шумом широкие пустые проспекты, стремительно промчались по узкой улочке с обгоревшими рыночными ларьками и хилыми шестами, на которых держались потрепанные тенты. Они мчались, дробя все это в щепки, разрывая бешено трепыхающуюся ткань.
Они решили, что бомбу лучше всего заложить в Королевском парке: там было где разместить армию, а высшее командование, скорее всего, заняло бы величественные парковые павильоны. Старик считал, что они расположатся во дворце, но его молодой спутник был убежден, что в глубине души захватчики остаются обитателями пустыни и предпочтут просторы парка тесным помещениям цитадели.
Поэтому они заложили бомбу в Большом павильоне и взвели взрыватель, а потом принялись пререкаться насчет того, правильно это или нет. Они спорили о том, где им ждать последствий и что делать, если армия вообще обойдет город. А также о том, отступят ли в ужасе другие армии после предполагаемого События или разделятся на части, которые продолжат вторжение, – или же, зная, что бомба лишь одна, противник продолжит наступление в прежнем темпе и с усилившейся жаждой возмездия. Они спорили о том, не предпримут ли захватчики бомбардировку города, прежде чем войти в него, не пошлют ли разведчиков, а если случится артобстрел, куда станут падать снаряды. Они заключили пари на этот счет.
Оба сошлись только в одном: все, что они делают, приведет к бесполезной потере единственного атомного заряда, имеющегося у них (вернее, у обоих противников): ведь даже если их предположения относительно действий захватчиков оправдаются, можно рассчитывать максимум на уничтожение одной вражеской армии. При этом останется три других, и любая из них вполне способна довершить завоевание. Атомный заряд и людские жизни будут потрачены впустую.
Они дали радиограмму начальству, сообщив обо всем при помощи единственного кодового слова. Чуть позже они получили «добро» от высшего командования – другое кодовое слово. На самом деле начальство не верило, что оружие сработает.
Старик – Куллис – убедил своего товарища, что ждать следует в высокой, величественной цитадели. Так они и поступили, обнаружив там много оружия и вина. Они напились и завели пьяный разговор, шутя и рассказывая немыслимые истории о покорении женщин и городов. Один спросил, что такое счастье, и получил довольно легкомысленный ответ, но потом ни тот ни другой не могли вспомнить, кто спрашивал и кто отвечал.