Я стояла на пешеходном мосту во Франкфурте-на-Майне и говорила с кораблем посредством терминала. Один или двое прохожих оглянулись на меня, но мне в этот момент было все равно.
– Ну хорошо. Красота – это нечто такое, что ускользает от определения.
– Я не думаю, что вы на самом деле в это верите. Постарайтесь быть серьезной.
– Послушайте, корабль, я уже знаю, в чем тут разногласия. Я считаю, что есть вещи, свойства которых трудно определить, но всеми они признаются красивыми и не могут быть описаны другим словом – оно лишь затуманит все, а не прояснит. Вы считаете, что красота связана с полезностью.
– Ну, более-менее.
– Так в чем полезность Земли?
– Полезность состоит в том, чтобы быть живой машиной. Она заставляет людей действовать и реагировать. Земля подошла близко к теоретическим пределам эффективности для системы, не наделенной сознанием.
– Вы говорите, как Линтер. Вот уж воистину живая машина.
– Линтер не так уж сильно ошибается, но он похож на человека, который нашел раненую птицу и держит ее уже после выздоровления, все никак не хочет признаться, что оберегает не ее, а себя. Может быть, мы больше ничего не можем сделать для Земли, и теперь пора оставить ее… улететь в данном случае придется нам, но я думаю, вы меня понимаете.
– Но вы согласны с Линтером в том, что у Земли есть некая красота, нечто эстетически позитивное, с чем не сравним ни один ландшафт Культуры?
– Да, согласен. Редко что увенчивается полным успехом. Все, что мы когда-либо сделали, – это максимизировали то, что считается добром в данный исторический период. Что бы там ни думали аборигены, нет ничего внутренне алогичного или невозможного в создании реальной, функционирующей утопии. А также в уничтожении зла при сохранении добра, или боли – при сохранении наслаждения, или страдания – при сохранении радости… Но с другой стороны, никто ведь не сказал, что вы всегда можете направлять события в нужное вам русло вообще без проблем. Мы удалили почти все зло из среды нашего обитания, но нам не удалось сохранить все добро. Правда, в среднем мы все же ушли далеко вперед, хотя кое в чем мы уступаем людям, а их среда обитания в конечном счете куда как интереснее. Это естественно.
– «Чтоб тебе жить в интересные времена».
– Именно.
– Не могу согласиться. Не вижу в этом ни полезности, ни красоты. Могу лишь сказать, что, возможно, это просто необходимый этап.
– Не исключено, что это одно и то же. Может, только небольшая временна́я проблема. Просто вы оказались здесь именно в это время.
– Как и все они.
Я повернулась и посмотрела на редких прохожих. Осеннее солнце низко стояло в небе, пыльный газовый диск кровавого, ярко-красного цвета, пометивший сытые лица этих обитателей Запада, запечатлелся на них. Я заглядывала им в глаза, но они отворачивались. Мне хотелось ухватить их за воротник, встряхнуть, закричать на них, сказать, что они поступают плохо, объяснить им, что происходит: заговоры военных, мошеннические сделки, гладкая ложь корпораций и правительств, геноцид в Кампучии… и еще сказать им,
– Дети их детей умрут еще до того, как вы начнете стареть, Дизиэт. Их бабушки и дедушки моложе вас… С вашей точки зрения, для них нет надежды. Но они исполнены надежд.
– Мы что, будем использовать этих бедолаг как контрольную группу?
– Да, вероятно, мы будем вести наблюдение.
– Сидеть сложа руки и ничего не делать.
– Наблюдение – это форма делания. И мы у них ничего не забираем. Все будет выглядеть так, словно нас здесь и не было никогда.
– Не считая Линтера.
– Да, – вздохнул корабль, – не считая Мистера Проблему.
– Корабль, послушайте, но хотя бы остановить их на краю бездны мы можем? Если они нажмут-таки свои кнопки, сможем мы перехватить ракеты в полете и отправить на свалку, если они упустят свой шанс… тогда мы сможем вмешаться? Ведь тогда они отработают свое как контрольная группа.
– Дизиэт, вы знаете, что это не так. Мы ведем речь минимум о следующих десяти тысячах лет, а не о времени до начала Третьей мировой войны. Можем мы остановить их или нет – не в этом дело. Вопрос в том, имеет ли это смысл в дальней перспективе.
– Отлично, – прошептала я журчащим внизу водам Майна. – Так сколько еще детей должны вырасти под сенью ядерного гриба и, возможно, умереть в радиоактивном аду, чтобы мы уверились в правильности наших действий? Какая определенность нам нужна? Сколько нам нужно ждать? Сколько нам нужно заставлять ждать