Две сестры одинаково любили их обоих. Все четверо играли вместе долгим летом и короткой, холодной зимой. На весну и осень их – кроме первого года жизни Элетиомеля – отправляли в большой город, стоящий далеко вниз по реке, где у родителей Даркенс, Ливуеты и Чераденина был высокий городской дом. Но детям это место не нравилось: сад при доме был крошечным, а в городских парках толпилось множество народа. Когда они переезжали в город, мать Элетиомеля сникала и чаще заходилась в рыданиях, а нередко пропадала на несколько дней. Перед ее уходом все пребывали в возбуждении, а когда она возвращалась – плакали.
Как-то раз осенью, когда четверо детей старались пореже попадаться на глаза издерганным взрослым, пришел посыльный.
Они, конечно же, расслышали крики, тут же бросили свою игрушечную войну и выбежали из детской на площадку, откуда через прутья перил открывался вид на большой зал внизу. В зале стоял, склонив голову, посыльный, а мать Элетиомеля испускала жалобные крики и вопли. Мать и отец Чераденина, Ливуеты и Даркенс вполголоса увещевали ее. Наконец их отец дал знак посыльному, и тот удалился, а впавшая в истерику женщина рухнула на пол, зажав в руке клочок бумаги.
Тут отец поднял голову и увидел детей; смотрел он, однако, не на Чераденина, а на Элетиомеля. Вскоре всех четверых отправили в постель.
Несколько дней спустя они вернулись в загородный дом. Мать Элетиомеля все время плакала и не приходила к столу.
– Твой отец был убийцей. Его казнили, потому что он убил много людей.
Чераденин сидел на каменном фальшборте, болтая ногами. День стоял прекрасный, деревья в саду едва слышно шелестели кронами под легким ветерком. Сестры смеялись и валяли дурака внизу, срывали цветы с клумб на палубе каменного корабля. Корабль, стоявший посреди западного пруда, соединялся с садом короткой насыпью, мощенной плитами. Они немного поиграли в пиратов, а потом принялись исследовать цветочные клумбы на двух верхних палубах. Рядом с Чераденином лежала горстка камушков. Он бросал камни по одному в спокойную воду; круги напоминали мишень для лука, потому что он все время целился в одну точку.
– Ничего такого он не делал, – возразил Элетиомель, постукивая ногами о фальшборт и глядя вниз. – Он был хороший человек.
– Если хороший, почему же король его казнил?
– Не знаю. Наверно, люди его оговорили. Наврали всякого.
– Но король ведь умный, – торжествующе заявил Чераденин, бросая еще один камушек в центр расходящихся кругов. – Умнее всех. Поэтому он и король. Он бы знал, если бы твоего отца оговорили.
– Мне все равно, – гнул свое Элетиомель. – Мой отец был хороший человек.
– А вот и нет. И твоя мать, наверно, тоже была
– Она ничего плохого не сделала! – Элетиомель посмотрел на другого мальчишку, почувствовав, как что-то распирает его голову и вот-вот прорвется через нос, глаза. – Она больна. Она не может выйти из комнаты!
– Это она только так говорит, – сказал Чераденин.
– Смотрите! Миллионы цветов! Смотрите! Мы сделаем из них духи! Хотите нам помочь? – послышалось щебетание сестер, которые подбежали к ним сзади с сорванными цветами в руках.
– Элли… – сказала Даркенс и попыталась взять Элетиомеля под руку. Он оттолкнул ее.
– Ну, Элли… Чер, пожалуйста, не надо, – сказала Ливуета.
– Она не сделала ничего плохого, – закричал он в спину приятеля.
– А вот и сде-ла-ла, – нараспев произнес Чераденин и бросил в воду еще один камушек.
– А вот и нет! – воскликнул Элетиомель и, подавшись вперед, толкнул его в спину.
Чераденин ойкнул и, свалившись с резного фальшборта, ударился головой о камень. Две девочки закричали.
Элетиомель свесился вниз и увидел, как Чераденин упал прямо в центр расходящихся кругов и исчез под водой, потом всплыл лицом вниз.
Даркенс издала вопль.
– Нет, Элли, нет! – крикнула Ливуета и, бросив все свои цветы, побежала к ступенькам. Даркенс, крича и прижимая цветы к груди, присела на корточки и привалилась к каменному фальшборту, на котором только что сидели мальчики.
– Дарк! Беги в дом за помощью! – крикнула с лестницы Ливуета.
Элетиомель увидел, как тело в воде чуть-чуть шевельнулось и из-под него стали всплывать пузыри. Внизу стучали по палубе туфельки Ливуеты.
Через несколько секунд девочка прыгнула в мелкий пруд, чтобы вытащить оттуда брата. Даркенс продолжала визжать, а Элетиомель смел оставшиеся камушки, и те упали в воду вокруг мальчика.
Нет, не то. Должно было случиться что-то похуже, правда? Он точно помнил что-то про стул (он помнил что-то также про корабль, но и это было не совсем то). Он попытался представить, что за ужасы могут произойти с сидящим на стуле человеком, отбрасывая варианты один за другим, – ни с ним, ни с его знакомыми ничего подобного не случалось, или, по крайней мере, он этого не припоминал. Наконец он пришел к выводу, что зациклен на стуле по чистой случайности: просто был какой-то стул, и ничего больше.