Выбор Пути

— В Советском Союзе я пользуюсь советскими рублями. А здесь буду пользоваться немецкими марками, чтобы не напрягать наше государство. Нашему государству и без меня есть на кого тратить валюту.

— Вы думаете, что ещё когда-нибудь попадёте за границу? — попробовал припугнуть меня Юра.

— Ах, Юра, Юра… Вы же понимаете: кто на меня напраслину возведёт, продолжит карьеру в посольстве Монголии. И это при самом благоприятном исходе. Или не понимаете?

И Юра сотоварищи ушёл. Не прощаясь. Обиделся. Он ведь хотел, как лучше.

А я собрал вещички — даже с покупками их вышло немного, один чемодан, и только, — и поехал на вокзал. Железнодорожный. Поскольку возвращаться домой решил поездом. Туманы, снегопады, Шереметьево — да ну их. Вернусь по земле, по железным, прочным рельсам, неспешно глядя в окно, сидя на диванчике, листая альбом.

До отправления поезда оставалось около часа, и я решил погулять. Попрощаться с городом. Снова в Финляндию в обозримом будущем я вряд ли поеду. Хотя летом и не прочь.

Побродил немножко. Посмотрел на памятник писателю Киви. Сидит, бедолага, припорошенный снегом, и никто стаканчика не поднесёт. Родной брат нашего Никитина.

Кстати, о стаканчике. Я заскочил в магазин неподалеку. Ага, торгуют водкой. Финляндия не СССР, это у нас водка в каждом сельпо есть. А тут непросто. Ограничивают права трудящихся. С другой стороны, при такой жизни ведь сопьются финны. Приходится придерживать.

Пересчитал валюту и взял две бутылки «Финляндии». Не вести же домой финские марки. Нет, их мне там обменяют, финские марки, а толку?

И я пошёл к поезду. На самую-самую последнюю валюту купил вчерашний «Советский спорт» и сегодняшний «International Herald Tribune». Мастерятся буржуйские акулы пера. Стараются свеженькое подать. Знают — продукт их скоропортящийся.

До Москвы из всего состава доедут три вагона. Спальный, то есть с двухместными купе, вагон на 18 человек. Обычный купейный, 36 человек. И плацкарт на 54 человека.

Мой был спальный. Помимо прочего, в него было проще всего купить билет. Потому что ехать недолго, а денег жалко. Весёлые финские парни предпочитают плацкарт, люди посолиднее со вздохом берут купе, а в спальных едут либо командировочные чином от полковника и выше, либо недотёпы, которым не досталось нормальных мест.

Ну и ладно. Я уложил чемодан и сумку с водкой в рундук, а сам сел поближе к окну, почитать прессу. Вдруг да счастье случится, и я буду ехать в купе один.

Не случилось. В дверь постучали, и проводник представил попутчика. То есть не представил, а просто сказал, что вот-де попутчик. А почему стучал? Потому что заграница. Положено. Вдруг я деньги пересчитываю, или ещё что…

Попутчиком был наш человек. Пришёл и стал знакомиться, мол, он Вячеслав Подольский, старший экономист министерства путей сообщения, был в Финляндии по делам, и вот теперь возвращается обратно. Сказал бы и сказал, не страшно, но он смотрел на меня, ожидая ответной откровенности.

— I’m just a traveler, — пробормотал я и развернул «International Herald Tribune». Читать о Солженицине. Последнее время пресса вокруг Александра Исаевича кружит и облизывается. Не понимают, что есть люди куда интереснее.

И я перелистнул газету. Что там у нас в Греции?

— Ну вот, а говорили, что соседом русский будет, — проворчал старший экономист.

Старший-то старший, но на вид лет тридцать пять, не больше. Значит, не совсем из простых: неплохая должность, поездка за границу по делам, возвращается в спальном вагоне. Теперь одежда. Так одевается номенклатура средней руки: вторые секретари сельских райкомов, директоры небольших фабрик, главные редакторы областных газет. Часы — обыкновенные, «Луч», на кожаном ремешке, зубы… Зубы советские. Чемодан вместительный. Раза в полтора больше моего. Портфель умеренно поношенный, внушающий доверие. Ногти… Вот ногти подкачали. Нестрижены дня четыре. Может, он просто ножницы дома забыл?

— Сорри… Я это самое… Май вонт переоденусь, андрестенд?

— Располагайте собой, как вам будет угодно, любезный Вячеслав Михайлович, а я пойду, разомну ноги, пока поезд не тронулся, — и я вышел из купе, прикрыв дверь.

Далеко идти не пришлось: только я вышел, как поезд и тронулся. Сначала, как водится, подал чуть назад, а потом, мало-помалу, вперёд. Это не самолёт, который, как укушенный, несётся быстрее, быстрее и ещё раз быстрее. Поезд перемещается неспешно, зная, что пусть свету провалиться, а он шёл, идёт и будет идти по расписанию. В этом достоинство поезда. Главное не быстро бегать, главное вовремя прибежать.

Хельсинки проплывал перед окнами. Кирпичные и бетонные стены, расписанные не только финскими, но и коротенькими русскими словами, чахлые деревья, сгорбившиеся под снегом, домики, не высокие и не маленькие… Сразу и не скажешь, что это заграница. Никакого моря огней. Быть может и потому, что до захода солнца ещё час. Зря электричество финны не жгут, финны природу свою берегут!

Я вернулся в купе, предварительно, на вежливый манер, постучав в дверь.

Попутчик переоделся в спортивный шерстяной костюм.

— Так вы всё-таки русский?