Выбор Шанур

Пианфар втянула когти и пошла к выходу, радуясь тому, что дело наконец начало сдвигаться с мертвой точки. Оружие махенов сводилось к их собственным клыкам, а сами стражники вели себя отнюдь не агрессивно. Они наверняка отказались бы от разговора с ней, но при этом не стали бы и угрожать — махендосет всегда честно исполняли свой служебный долг.

— Туда, — расщедрились они на ещё одно обращение к Пианфар, кивая в сторону лифта, расположенного чуть дальше по извилистому коридору.

Вся компания зашла внутрь, и лифтовая кабина отправилась в довольно длительное путешествие по внутренним лабиринтам Центральной, а затем выпустила своих пассажиров в светлых, расписанных пастельными тонами холлах. Казалось, все в них было пронизано светом — в своей личной секции стишо оставляли за собой право не подстраиваться под вкусы посетителей, а потому единственным цветным украшением здесь являлись опалы. Сами помещения достигали огромных размеров, имели причудливые углы и были испещрены всевозможными вырезами и углублениями. Высокие, покрытые тёмной шерстью махены в чёрных килтах и золотисто-красная, одетая в алые бриджи Пианфар выглядели чем-то совершенно экзотическим в этих стенах.

Последняя дверь. Последний зигзагообразный проход. Пианфар тряхнула головой так, чтобы кольца в её ушах зазвенели, снова выпустила когти, сделала глубокий вдох, словно собираясь прыгнуть с большой высоты, и вслед за махенами вошла в перламутровый зал со сверкающим, ослепительно белым полом. На пороге их встретил прозрачный стишо с бумагами в руках. Другой стишо важно восседал в круглом кресле, установленном в центре комнаты. Его (хотя вообще-то стишо содержали в себе три пола одновременно, так что все местоимения могли применяться в отношении них весьма условно) кожа была расписана изысканными узорами, которые переливались десятками оттенков, слишком тонких для хейнийского восприятия. Исключение составляли лишь кожаные складки, отсвечивающие фиолетовым и зелёным. Брови стишо были увеличены за счёт накладных перьев, затенявших его мутные, похожие на два лунных камня глаза. Маленький рот был неодобрительно сжат, а ноздри нервно раздувались.

Пианфар быстро поклонилась. Управляющий вяло взглянул на неё, и первый стишо, по-видимому ассистент-переводчик, тут же подошёл к нему и встал рядом с креслом. На нём были шелковые одежды, которые развевались при каждом его выдохе.

— Ндисте,— сказала Пианфар, — стишей асем сист ан зис.— Она была уверена, что это прозвучало достаточно вежливо. Перья на бровях вздрогнули. Ассистент растерянно сжал вверенные ему бумаги и начал пятиться.

— Шисс.— Управляющий сделал какой-то жест своей элегантной, украшенной драгоценными камнями рукой. Переводчик замер как вкопанный. — Шисс. Ос хис-Шанур нос сченши носс спитенс стишоси чисемсти.

— Да уж, мой стишо далек от беглого, — согласилась Пианфар.

Управляющий тяжело вздохнул, и брови его качнулись.

— Сто шисис хо вейсс джити нурусте дин?

— Вам известно, — приступил наконец переводчик к исполнению своих непосредственных обязанностей, — что драка на ярмарке привела к четырехчасовой остановке её работы?

— Ни ши кантмен хоршти ним.

— Сорок пять особей попали в лечебницу. Пианфар опустила и вновь подняла уши в знак искреннего сочувствия.

— Ни хой шисис ма гнисте.

— По рынку прокатилась волна мародерства.

— Я разделяю, — сказала Пианфар, скривив рот в попытке изобразить глубокую скорбь, — ваше негодование по поводу столь явного неуважения к властям стишо. Кстати, моя команда тоже пострадала от этого кифского бесчинства.

Стишо передернулся:

— Шосмен ти состенши хос! Ти махен-тезай сис-фе луесте то мистет хос!

— Этот погром устроили вы со своими махеновскими приятелями-заговорщиками.

— Спити но хасс сифис сиф нан хос!

— Вы вовлекли в это кифов.

— Шоссей оннисте стишони но мисти тса хас лес нан ши мат!

— Только что приземлившийся корабль тка сбежал со станции, испугавшись поднявшейся паники. Да и чи наверняка были потревожены.

— На нос тей по лен лче кни на слатени хос!

— И кто теперь знает, как на это могут отреагировать кненны?

— Нан нос мистей хойсте ифстен нони илайз-тем то Нифенн хаете шаст!

— В течение трех часов, истекших с момента посадки «Гордости» на причал, вы и ваш экипаж успели взбудоражить все народы Соглашения!

Пианфар сунула руки за пояс и предусмотрительно опустила уши.

— Другими словами, жертвы преступления виновны в том, что явились стимулом к его совершению. Это что — новая философия?

После того как это было переведено, наступило длительное молчание, а затем Управляющий сказал через ассистента: