Выбор шатеры

С горем пополам, развожу камин. Комната моментально наполняется дымом от сырых веток. Подбрасываю в огонь побольше дров. По моим подсчётам тепла должно хватить ещё часа на три, как раз пока я буду отсутствовать. Какая — никакая, но Акраба всё же мать. Не хочу, вернувшись вечером, обнаружить дома её застывший труп. Тем более в такой день.

День нашего с братом рождения. Сегодня нам исполняется тринадцать лет. Но мама об этом даже и не вспомнила.

Ёжась от холода, быстро переодеваюсь. Своё единственное платье аккуратно вешаю на спинку стула. Вместо него напяливаю старую одежду брата, из которой он уже давно вырос. Несмотря на то, что мы с Анигаем двойняшки, кто не знает — никогда бы не поверил, что мы родственники.

Брат высокий, сильный. Выглядит значительно старше своего возраста. Прямые чёрные волосы, карие глаза, довольно смуглая кожа — типичный дарииц-южанин.

Я напротив, мелкая, бледная. Как поганка. Волосы — тёмный каштан. Длинные, вьющиеся, непослушные. Прячу их всегда под шапкой, чтобы все принимали меня за мальчишку. Так безопаснее. В Катаре не так много женщин, зато куча каторжников. Лучше не выделяться.

Глаза у меня странного фиалкового цвета. Я таких ни у кого не видела. Наверное, они мне от папаши достались. Кто наш отец, мы не знаем. Из-за того, что мы с братом настолько не похожи друг на друга, над нами даже посмеиваются, мол, наша беспутная мамаша умудрилась нас зачать от двух разных мужчин сразу.

Я с этим и не спорю. С Акрабы станется.

Запасы еды уже почти подошли к концу. Я это обнаружила лишь сегодня утром. Всё, что я оставляла нам с Анигаем на праздничный стол (если его можно назвать таковым), куда-то исчезло. Видимо, мать, болеющая с похмелья, вытащила из кладовки последнее валеное мясо, чтобы обменять не бутылку эля. Теперь она лежит пьяная и довольная, а у меня под ложечкой от голода подсасывает так, что хоть вой. Хорошо ещё, что Эван об этом не знает. Отругал бы. Он меня постоянно подкормить пытается. А я не люблю чужой хлеб есть. Но частенько приходится. Иначе бы давно с голода сдохла. Этого бы мне Эван точно не простил!

Смотрюсь в старое мутное зеркало. Посильнее надвигаю на глаза объёмную шапку, под которую прячу волосы. Так-то лучше. В одежде брата, да ещё в этой дурацкой шапке, никто меня за девчонку не примет. Так, за мальца лет десяти. Такой не вызовет подозрения, если будет ошиваться возле копий рудников. А именно это мне и надо.

Не люблю воровать. Очень нервничаю, когда делаю это. Тем более что ни для кого не секрет — за разворовывание национального достояния Дария — кражу топливных кристаллов, любого ждёт неминуемая казнь. Но вся фишка в том, что таких «любых» очень мало. Потому что далеко не каждый сможет взять в руки топливный кристалл и при этом не заработать жуткий ожог до костей. Даже через кожаные перчатки.

Горняки работают в копьях в специальных свинцовых рукавицах, защиты которых хватает лишь на двенадцать часов. Не успеешь сменить — останешься в прямом смысле без рук.

Я — другое дело. Не знаю уж откуда и почему так получилось, но у меня на эти пресловутые кристаллы иммунитет. Я спокойно могу брать их голыми руками, не зарабатывая при этом никаких ожогов. Мне даже как-то странно. На ощупь топливные кристаллы такие прохладные, приятные. Не понимаю, почему они прожигают руки других.

Мать говорит, что я толстокожая.

Наверное, так оно и есть.

Не важно. Главное, что моя толстокожесть позволяет моей семье выжить.

Мы продаём эти кристаллы местному ушлому контрабандисту Дэусу Сину. Даёт он нам за них, конечно, гроши, по сравнению с реальной ценой (кристаллы в большом дефиците на «чёрном» рынке, т. к. ими заправляют звездолёты), но и тех дар, что удаётся за них выручить, нам хватает, чтобы обеспечить себя едой на месяц.

Кстати, чуть не забыла, меня зовут Ада. Точнее — Адамаск. В переводе с древнедарийского моё имя означает «обречённая». Мамуля, кончено, более жизнерадостного имени придумать мне не могла.

Если честно, я совершенно не согласна со своим именем. Как и с тем, что говорят люди, будто мне на роду написано повторить жизнь своей пропащей мамаши. Мне кажется, что каждый человек вправе сам выбирать свою судьбу. Хотя вряд ли кто в Катаре с этим согласится.

* * *

Острые камни то и дело норовят выскользнуть из-под ног. Один неосторожный шаг, и окажешься в пропасти. Как же я ненавижу эти горы! Недаром их в народе прозвали Хребет мертвецов. Каждый раз неизменно натыкаюсь здесь на какой-нибудь обглоданный зверьём труп. Вот и сейчас, брезгливо морщась, отвожу взгляд от торчащей из-под глыбы снега чьей-то наполовину съеденной руки. Судя по болтающемуся на кости массивному чёрному браслету — военнопленный каторжник. Видимо, попытался сбежать с императорских рудников. Глупец! От стражей Дэбэра не сбежишь. М-да… Не хотела бы я оказаться на месте этого несчастного. Не хотела бы…

Северный катарский ветер, как обычно, лютует. Обледенело всё: промёрзшая земля, горы, редкие деревья. Кажется, ещё немного и я сама покроюсь коркой льда. И это называется весна!